Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

На пороге нашей общей спальни меня встретила встревоженная Аликс. – Ники, что случилось? Я слышала голоса из залы… Это правда, что Михайловичи хотят во всём, то есть в этом ужасном происшествии обвинить Сергея? – Да, правда. И я их поддержал. Сергей должен уйти. – Как уйти? – С поста Московского градоначальника. – Ники, ты понимаешь, что ты делаешь? Обвинить Сергея, этого честнейшего человека! – Аликс задыхалась, по её лицу вновь пошли красные пятна. – А Элла, что будет с Эллой? – С ней как раз будет всё хорошо. Эта… отставка поможет дядюшке больше времени проводить в семье, и… им обоим разобраться наконец в их семейных отношениях. – Да что ты такое говоришь? – То и говорю: они люди не бедные, дядя будет по-прежнему получать зар… то есть содержание из казны как великий князь. И я уверен, у него есть ещё и другие источники дохода. Они могут пожить спокойно в Ильинском, или уехать за границу. – Ники, это всё ужасно… – Аликс без сил упала в одно из вычурных кресел, которые тяжёлой массой громоздились в спальне. Почти не соображая, что делаю, я опустился на одно колено и нежно и трепетно взял её за руку. – Аликс, посмотри на меня. – Императрица подняла взгляд, она была невыразимо прекрасна в ореоле своих белокурых волос, ее губы дрожали, а глаза, как мне показалось, бесстрашно смотрели прямо на меня. – Аликс, выслушай меня. – Я решил прибегнуть к спасительной лжи. – Вместе с этой… коронацией во мне произошла громадная, колоссальная перемена. Это, наверное, миропомазание… Понимаешь, я теперь вижу то, что никто не видит. Всё наше будущее и вообще всё. Я знаю, в это невозможно поверить… Но, может быть, этой отставкой я его, Сергея от смерти спасаю, а заодно и нас всех. – Моя сбивчивая речь, к моему удивлению, произвела на императрицу внезапное и глубокое впечатление. Она странно посмотрела на меня, как будто удостоверилась в том, о чём раньше смутно догадывалась. – Ники, мой любимый, мой дорогой, sweetheart, я чувствовала, я знала это. Ты – не только миропомазанник, ты посланец Божий. – Она сказала это с такой силой и убеждённостью, что я невольно подумал: – Знает или догадывается? – Я и раньше так думала, что ты – особенный, что ты… не отсюда, – продолжала она, – а после твоего падения ясно увидела это… Меня как громом поразило, а ты ничего не заметил… Я всё понимаю теперь, и я буду с тобой, чтобы ни случилось. – Что ты можешь понимать? – подумал я с тоской. А вслух сказал: – Ты должна мне верить, Аликс. Верить и слушаться меня во всём. Я действительно вижу наше будущее, как на ладони. И будущее всех… всей страны. Что лучше для дяди Сергея: спокойное, хотя и немного скучное житьё в своём поместье или… разнесённая на куски карета, оторванные руки, раздробленные ноги и череп, куски мяса, разбросанные по мостовой? – Перед моими глазами словно наяву встали фотографии с места покушения на Сергея Александровича, которые я видел в какой-то телепередаче(168). Я и не заметил, как встал и начал ходить по комнате. Императрица смотрела на меня, не скрывая удивления, смешанного с ужасом. – И да, кстати, – решил я сменить тему, – ни на какой бал к Монтебелло мы не едем. – Не смотря на всю необычность и даже иррациональность ситуации, Аликс взяла себя в руки, тряхнула головой и попробовала протестовать. – Ники, но это-то тут причём? Да, произошло несчастье, но ни ты, ни я, ни Монтебелло, ни все приглашённые на бал, которые ждут нас, в этом никак не виноваты. Почему мы и все они должны страдать? Ты же знаешь, как я ждала этого бала. У нас после нашей помолвки ничего толком не было: ни свадьбы, ни свадебного путешествия, ничего, никаких радостей, один сплошной траур. И вот наконец всё позади – а мы опять не можем ничему порадоваться, даже потанцевать вместе? – Губы её задрожали, а на глазах выступили слёзы. Я постарался ответить как можно мягче:– Аликс, понимаешь… в особенности теперь, после коронации мы более себе не принадлежим, мы не можем делать то, что нам хочется и когда хочется. Это только так кажется, что я, самодержец всероссийский всесилен и только Бог мне судья. А на самом деле я скован по рукам и ногам законами, обычаями, приличиями, расстановкой сил в стране и в мире, словом тем, что называется государственной необходимостью. – Государственной необходимостью? – Императрица вдруг встала, и вся покорность слетела с неё в один миг. – У меня только что был Лобанов-Ростовский, министр этих… иностранных дел. Умолял повлиять на тебя, чтобы приехали на бал хоть на минуту, чтобы даже не танцевали, но хотя бы появились. Говорил, что будет международный скандал. Союз с Францией – это для тебя не государственная необходимость? – Аликс, Аликс, послушай меня. Тебе сейчас очень тяжело, я понимаю. Всем сейчас тяжело. Доверься мне, я знаю, что делаю. Я должен сделать так, чтобы не произошло ещё более страшной катастрофы, по сравнению с которой эта Ходынка покажется… малозначительным эпизодом. И только я, только я могу это предотвратить. Ты мне веришь? – Я снова обнял её, а она опять обмякла в моих руках. – Ники, у меня ужасные предчувствия. Но я верю тебе, я должна верить. Что мне ещё остаётся? – Она отстранилась от меня и подошла к своей шкатулке, лежащей на вычурном золотом трюмо. Вынув что-то из шкатулки, Аликс быстро подошла ко мне и взяла меня за левую руку. Я молча повиновался. Чуть сдвинув вверх шитый золотом манжет и тонкую рубашку под ним, она быстро повязала мне что-то и отняла свои руки. На запястье я увидел простой плетёный кожаный браслет с маленькой стальной восьмёркой на нём. – Это символ вечности, Ники, пусть и не христианский, я не знаю какой. Это не важно, а важно то, что я знаю, что всегда буду с тобой, где бы ты ни был.