Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Жребий брошен

На следующий день, 19 мая было воскресенье, и в соответствии с планом, которым по-прежнему распоряжался побледневший и похудевший Воронцов-Дашков, мы с Аликс поехали на литургию в храм Рождества Богородицы, что в Путинках. Выехав из Спасской башни, мы пересекли Красную площадь, на которой не хватало привычного мавзолея, и направились по всё ещё наряженной Тверской к бульварам. Я с трудом узнал площадь Пушкина, или как она там называлась. Памятник курчавом поэту со склонённой головой стоял слева, совсем с другой стороны площади, а справа, вместо мощного стеклянного здания кинотеатра или, как его там, развлекательного центра Россия высилась издали похожая на сталинские высотки колокольня нежнейшего сиреневого цвета и несколько церковок с маленькими игрушечными луковками. – Это монастырь, точно монастырь, – решил я. – Только как он назывался? Страстной, вот, вспомнил. И бульвар тоже Страстной. – Но мы не въехали в монастырь, а свернули налево в довольно узкую улицу, и я сразу узнал церковь, которую всегда пробегал мимо, опаздывая на спектакль в театр Ленком. Храм с одним большим и тремя маленькими шатровыми башенками, на конце которых под крестами красовались неизменные луковки, показался мне выше ростом – а может быть это соседние здания изменились и стали на голову ниже.. Мы вошли внутрь, и я порадовался выбору Воронцова – церковь была маленькая, уютная, хотя и разукрашенная позолотой снизу доверху. Прекрасно пел хор, вознося нас ввысь, под самые вершины шатров над головой, и я подумал: – Ещё немного, и я сам, того и гляди, поверю в Бога. А что же здесь было при советской власти? – Я не помнил, конечно, но слушая призывы дьякона помолиться всем миром Господу, вдруг явственно услышал лай собак и крики животных, похожие на обезьянье уханье. – Так не пойдёт, – решил я, – надо собраться, а то у меня точно крыша поедет.