Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Мы сидели и беседовали в мягких креслах, обтянутых тонким зелёным сукном, в моём кабинете на втором этаже Александрийского дворца в Нескучном саду. Когда я в первый раз приехал сюда с Аликс и мамА, я сразу влюбился в это высокое трёхэтажное здание песочно-жёлтого цвета с двойными белыми колоннами в центре второго этажа и с балюстрадами одинарных колонн по бокам, и в этот парк, разбитый «естественно», на английский манер, который мягко спускался к вяло текущей внизу Москве-реке. Вездесущий Чемодуров объяснил мне, что раньше, до начала 19-века дом и сад принадлежали пожалованному во дворянство миллионеру Демидову, который будучи большим «затейником», однажды вместо гипсовых копий римских статуй в публичном, то есть открытом для народа, парке расставил на клумбах вымазанных мелом мужиков, которые окликали всех, кто осмеливался сорвать цветы. Слух о живых статуях взбудоражил Москву, в сад валом повалил народ. Тогда-то и возникло нынешнее название– Нескучный сад. Николай 1-ый, выкупил имение для своей немецкой жены, которая по обыкновению звалась Александрой Фёдоровной, и дворец стали называть Александрийским.– Что же в этом дворце сейчас? – задавал я себе вопрос, – хотя что такое сейчас? Где оно сейчас? Но почему я здесь не разу не был? Аааа – вот почему, это же здание принадлежит Академии Наук, и сюда не пускают, потому что главные академические небожители предпочитают тянуть свою научную лямку здесь, а не под «золотыми мозгами» в шедевре архитектурной мысли 60-х годов ХХ века. – Всё нравилось мне в этом дворце: и очень высокий, в «два света», большой парадный зал со стенами из белого мрамора и потолком, украшенным белыми скульптурами живописными фресками; и общая гостиная – большая комната с балконом, выходящим в сад с отделанными под мрамор стенами и цветочными гирляндами на потолке; и наша с Аликс опочивальня с такими же стенами под мрамор, не холодными, а тёплыми, с плафоном, из которого падал мягкий дневной свет и большим ковром. Мебель везде была богатая, но изящная, гармонирующая с общим тоном помещения. Во всём чувствовался вкус мамА и покойного Александра 3-его, к коронации которых, как мне сказали, здесь всё было перестроено. И наконец приёмная, уставленная старинной мебелью и со множеством небольших батальных картин на стенах; и мой кабинет с такой же мебелью, обтянутой зеленым сафьяном, на которой так и хотелось разместить все части своего тела, с множеством предметов, принадлежавших покойному императору и между ними – деревянное блюдо с безыскусной резьбой, которое освобожденные крестьяне поднесли хлеб-соль его отцу. В такой обстановке хотелось расслабиться, вытянуть ноги, поуютнее угнездиться в мягком кресле и не думать ни о чём и ничего не менять. Но Витте провёл, видимо, очень серьёзную домашнюю работу, пока мы не вылезали из бесконечных приёмов, и ему не терпелось огорошить меня её результатами. – Я, Ваше Величество, провёл приватные и очень конфиденциальные консультации со всеми специалистами по конституционному праву, какие только есть в России – например, с Видяевым-Веденяпиным из Петербургского университета и Орловым-Микульским из Московского. И картина в общих чертах сложилась в моей голове, но без вашего предварительного одобрения и дополнительных указаний дальнейшее продвижение в разработке проекта невозможно. – Рассказывайте, рассказывайте, – приободрил я Витте. – Первое, что надо было бы сделать, – медленно начал он, – не знаю даже как сказать, язык плохо ворочается, – это даровать народам Российской империи основные гражданские права: свободу слова, собраний и свободу создания союзов и общественных организаций. – Это что же вы хотите совсем цензуру отменить? – Не совсем. Цензуру до опубликования – да, надо отменить, а вот после… Необходимо одновременно с Конституцией (или как там ее назвать, чтобы некоторые этого слова не испугались) принять целый ряд законов и подзаконных актов, которые бы разъясняли и уточняли… Вот в частности, установить ухоловную ответственность за ложь и за призывы к насилию или к покушению на основы хосударственного строя. Сами себя цензурировать и будут, убоявшись… – А с собраниями и демонстрациями как? – Тут немного по-другому, разрешительный порядок нужен. Если митинх намечается мирный и безвредный, тогда местный храдоначальник пусть разрешает, а если нет – то нет, под предолгом нарушения общественного спокойствия или там… уличного движения. – А с выборами? – Выборы только в законодательные собрания хуберний, а хубернаторов и основных храдоначальников вы сами должны назначать. На уровне же всего государства мы предлагаем две палаты – нижнюю, назовём её условно Государственной Думой, депутатов туда выбирают от какой-то численности населения, и верхнюю, назовём её Хосударственным Советом, там заседают назначенцы от хуберний, а одна треть назначается вами, Ваше Величество. – Так, а что делать с действующим Сенатом? – Я даже не знаю, хосударь, зачем он нужен, а распустить нельзя – такой вой подымется. Может быть, преобразовать его в Верховный Суд, чтобы назначаемые вами судьи давали свои заключения по проектам законов? – Да, может быть, подумаем. А как с выборами? Кому дать право голоса? – А всем лицам мужеского пола, достигшим 25 лет, за исключением бродяг и военных, только холосование вести по куриям, то есть группам населения, которые будут избирать выборщиков, а уж те – думских депутатов. Предлагаю установить четыре такие курии: 1) землевладельческую – для дворян и вообще помещиков, 2) земледельческую, то есть для крестьян, 3) хородскую для мещан и разной там интеллигенции, уж Бог с ней, и 4) рабочую для самого взрывоопасного континхента. По норме: один выборщик на 2 тыс. населения в помещичьей курии, на 4 тыс. – в хородской, на 30 тыс. – в крестьянской, на 90 тыс. – в рабочей. – Подождите, подождите, Сергей Юльевич, да вы же сами говорили, что реформа не должна быть в интересах только дворянства, а сами именно это и предлагаете. И потом – почему же женщин лишать избирательного права, они что не люди, что ли? – Витте покачал головой: – А иначе проект не пройдёт через нынешний Государственный совет. Ноль шансов. А касательно женщин, так нигде в Европе у них права голоса нет, ни в Англии, ни во Франции. – Нет, нет, а что если сделать по другому? Допустить до выборов только по-русски грамотных и без всяких там выборщиков, напрямую? Вы сами говорили, что у нас неграмотных – 80%. И будет стимул у народа учиться. – Ну тогда эти храмотные изберут в Думу Бог знает кого, всяких хорлопанов и нигилистов. – А вот чтобы это не произошло, – настаивал я, – надо разрешить населению голосовать не за отдельных представителей, а только за политические партии. А для этого такие партии надо заранее создать, сверху и под контролем. Одну главную – Союз за царя и отечество, например, и пару второстепенных – одну там за конституцию, а другую за демократию. Самочинно образованные партии можно в Думу и не допустить, если наберут они менее, скажем, 10% голосов. – Лицо Витте выражало удивление и даже некоторый испуг, не переставая качать головой, он без обычной своей самоуверенности спросил меня: – Откуда у вас такие идеи, Ваше Величество? Нигде в мире такого нет. – Нет, так будет. Можно ещё, кстати, имущественный ценз добавить, чтобы отсечь бродяг и всяких там люмпенов. – А как с поляками, евреями и прочими инородцами быть? – Если они по-русски грамотны, и имеют собственность, и налоги платят, так что ж – пусть голосуют. – Витте замолчал и глубоко задумался, смотря в пол и поглаживая свою, уже начинающую седеть бороду. – Ну хорошо, – промолвил он после паузы. – А если наша, всеподданнейшая партия таки не получит большинства в Думе, а остальные партии начнут принимать законы, хрозящие хаосом и развалом хосударства, что тогда? – Во-первых, я, как император, могу наложить вето на любой закон, и чтобы это вето преодолеть им надо будет собрать не половину, а две трети голосов не только в Думе, но и в Госсовете. И даже если наберут две трети, я буду иметь право распустить обе палаты и назначить новые выборы. – Витте с неподдельным интересом посмотрел на меня: – Откуда вы это всё взяли, Ваше Величество, уж не из американской ли конституции? Ох, сомневаюсь я: что хорошо для Североамериканских штатов, вряд ли сработает в России, хде никогда никакой демократии, даже видимости её не было. – В любом случае, с чего-то надо начинать, Сергей Юльевич. А утверждение проекта в Госсовете я возьму на себя. Вы пока идите и подумайте над моими словами. – Витте встал, в его движениях не было обычной порывистости, и вышел из кабинета в глубокой задумчивости.