Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

В Архангельском я бывал и раньше, в своей прошлой (или будущей?) жизни. В школе мы ездили на экскурсию с классом, остались смутные впечатления от большой дворцовой усадьбы, чьей-то могилы с эпитафией, восхваляющей «счастливую праздность», зелёного забора, закрывшего от нас уютную колоннаду дворца, вспомнилась тенистая даль парка, отрывающего вид на Москву-реку и низинные луга за ней, и флигеля какой-то больницы или госпиталя справа и слева, вход в которые нам, экскурсантам был запрещён. Нынешний приезд в Архангельское дал напротив ощущение простора, чистоты и свежести. Через чугунную арку мы прошли во внутренний дворик дворца, поднялись на парадное крыльцо и проследовали в овальный зал с вечными колоннами и огромным куполом, из которого лился мягкий июньский свет. В зале нас встречали хозяева: Зинаида Николаевна, от которой семья и получила княжеский титул Юсуповых, и сам граф Сумароков-Эльстон, Феликс Феликсович. Несмотря на богатую, а графа даже щегольскую одежду, в их простодушных манерах, в добрых глазах хозяйки и в улыбке хозяина было нечто гоголевское. Очень просто и радушно поприветствовав нас, владельцы всего этого великолепия пригласили нас в парадную столовую, в которой было всё римское – и беломраморные статуи богов или героев, и картины на стенах, прославляющих то, как древние люди умело и свирепо убивали друг друга, и контрастирующая с этой жестокостью пасторальная, почти гламурная роспись потолков. В этой столовой был уже сервирован большой дубовый резной стол, и мы немедленно сели обедать. К обеду пришли дети Юсуповых, слегка прыщавый подросток Николай и отрок Феликс лет десяти с тонким чертами почти иконописного худого лица. Это лицо с длинным прямым носом, поджатыми губами и неземным, ангельским взглядом притягивало меня к себе, и я то и дело украдкой смотрел на подростка. – Что же выйдет из этого отрока: святой или убийца? – подумал я и похолодел: – Неужели это он через каких-нибудь 20 лет убьёт «божьего человека», предрекшего гибель вместе с собой и династии, и монархии, и всей империи в целом? Неужели судьба и этого мальчика, и наша, и всей России неотвратима? Нет, не может быть. Но есть ли у меня шанс? Сумею ли я сделать так, чтобы всего этого не было: и рождения другого, больного гемофилией мальчика, и явления лечившего его «святого старца», «нашего друга», и кутежей, и записок с корявыми буквами, назначающих и смещающих министров и генералов? И отравленных пирожных, и выстрелов на морозном ветру, и проруби на Малой Невке? – Я очнулся от, того что Аликс сильно сжала мне руку, все сидящие за столом молчали и пристально смотрели на меня. Я встал из-за стола и, сославшись на нездоровье, ушёл к себе в гостевую комнату.