Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Дни наши проходили беззаботно – в прогулках, купаниях, обедах, поездках на лодках по реке и верхом по зацветающим лугам, за игрой в карты, бильярд или лаун-теннис. В теннис я, слава Богу, играл и в своей другой жизни: и легко обыгрывал Эрни, который заметно сердился и сетовал на качество русских кортов. Но вот когда Аликс предложила мне сыграть на рояле в четыре руки, тут я испытал панический ужас. Да, мама в детстве заставляла меня из под палки играть на фортепьяно, и даже приглашала на дом учительницу, отличавшуюся властными манерами и очень громким голосом. И что-то там у меня получалось, но я вздохнул с облегчением, когда эта пытка кончилась. Я как мог отнекивался от предложения Аликс, говорил, что всё забыл и никаких нот не помню. Но потом под ее напором согласился при условии, что мы сначала порепетируем с ней наедине. Эта была самая прекрасная репетиция в моей жизни, мы сидели рядом, на двух банкетках перед большим роялем с открытой чёрно-белой пастью. Наши руки касались друг друга, я неотрывно смотрел на ее профиль и завиток золотистых волос над её левым ухом. Аликс сердилась, удивлялась моему неумению, вспоминала Дармштадт, где, оказывается, мы тоже играли в четыре руки, когда ещё были не женаты и даже не помолвлены. Но потом всё на удивление получилось – мы сыграли вдвоем немецкую рождественскую песенку, и Аликс напевала её тихим, как сверкание рождественской ночи, голосом. Нам все аплодировали, и хозяева и гости. Так божественно неторопливо и безмятежно проходили эти дни в Архангельском, и я удивлялся только одному: нас никто не беспокоил, с поводом и без повода. Один раз в день фельдъегерь привозил мне на прочтение и подпись государственные бумаги. Я читал их по диагонали и благодушно подписывал. Казалось, вся страна замерла и никак не могла прийти в себя после прошедшего события; ни стачек, ни стихийных бедствий, ни волнений на всё огромном пространстве Российской империи в эти дни не происходило. Железные дороги строились, открывались новые рудники и фабрики, а крестьяне готовились собрать ожидаемо высокий урожай.

МамА, братья, министры, большинство великих князей уехали в Петербург, остальные родственники и иностранные гости разъехались кто куда, и нас никто беспокоил. И мне это совершенно не казалось подозрительным. Время опять замедлило свой бег, как бы давая нам отдохнуть перед дальнейшими испытаниями. Но вот наконец 21-го июня настал час прощаться с гостеприимным Архангельским, хозяева, их дети и вся челядь высыпали на большое крыльцо дворца. Старый граф, который был совсем не старым по нынешним временам, всплакнул, а княгиня долго крестила меня и Аликс. Мы сели в экипажи и поехали к уже знакомому Белорусскому, то есть Смоленскому, вокзалу, где сели вместе с Эрни и Дакки в тот же императорский поезд и через 12 часов, на следующее утро были уже в Петербурге, где на Московском вокзале нам была устроена неизбежная торжественная встреча: всё семейство Романовых было в сборе, стоял почетный караул Новочеркасского полка и пришли опять депутации – теперь уже от города Санкт-Петербурга, местного дворянства и промышленников. Мне показалось, что стоящие рядом великие князья, избегают смотреть мне в глаза, лишь один Сандро с Ксенией, да юный брат Миша были как всегда радушны и даже игривы. После молебна в Казанском соборе, мы поехали на Царскосельский вокзал, который поразил меня необычной планировкой: поезда приходили не на первый, а на второй этаж, к которому вела широкая и торжественная лестница. Мы неспешно поднимались по её мраморным ступеням, когда я заметил, что многочисленные слуги или служащие тащат за нами весь наш немаленький и тяжёлый багаж. Находившийся тут же Воронцов-Дашков заметил мой взгляд и попунцовел лицом. – Лифты не работают, Ваше Величество, но скоро, буквально на днях, починим. Запчастей ждём из Германии, от Сименса. – А что у на собственных лифтов нет? – Не производим, Ваше Величество, только паровозы и вагоны отечественные, да и то не все, а остальное – покупное. – Дааа, – подумал я, – ничего в этой стране не меняется, и не изменится никогда.

Вновь Александровский дворец