— Во-первых, папе уже под полтинник, Лилиан, ему положено седеть. Во-вторых, Джордано Бруно сказал, что
Лилиан была довольна тем, что я снова сел на антидепресанты. Ей почему-то было спокойнее от осознания того, что мое душевное состояние контролируют таблетки.
Потому что лучше мириться или же бороться с моей депрессией, чем с алкоголизмом.
— Ты можешь жить здесь,
И тут до меня дошло.
— Лилиан, — я взял ее руку в свою, — ты же понимаешь, что я не могу остаться с тобой навечно? «Хорошая жена» скоро закончится, и у нас не останется общих тем для разговора. Мне нужно будет уехать — это решено.
Не знаю, кому больше предназначались эти слова, тете или мне.
Я посмотрел в ее светло-карие, почти золотистые глаза, надеясь увидеть в них что-то вроде понимания.
— Да, конечно, — она втянула в себя воздух. — У меня, наверно, один из этих срывов, не обращай внимания Я просто выпью ромашковый настой и пойду спать. — она попыталась улыбнуться.
— А мне нужно доделать задания.
Я взял со стола ноутбук и бланки анкет, чтобы заполнить их в комнате, и направился к лестнице.
На следующий день в Саттер-Хилл был марафон документальных фильмов, посвященных подросткам-суицидникам. Это было актуальнее, чем прошлый выпуск про кишечные бактерии, но все же не произвело тот же фурор, что «Биографии известных серийных убийц всех времен».
В конце учебного дня всю старшую школу собрали в актовом зале, и весь последний урок с большого экрана на стене нам рассказывали грустные истории подростков, которые свели счеты в жизнью. И тридцати секунд не прошло, как все уже начали пытаться подключиться к вай-фаю и пускать бумажные самолетики в миссис Грэгори — нашего социального педагога.
Прошлой ночью я чуть ли не до самого утра заполнял бланки и анкеты, писал бредовые сочинения на убогие темы, предоставленные разными университетами, поэтому уже минут через десять отрубился у Ли на плече.
Я проспал почти два раздела фильма и очнулся, только когда Ли начала щелкать меня по носу, жалуясь, что у нее онемели все конечности. Когда настал ее черед использовать меня в качестве подушки, я наконец обратил внимание на экран.
Три года назад Элизабет Монтгомери из Атланты надела свою мантию выпускника и повесилась на шнуровке корсета, который делал ее талию на три дюйма уже, а жизнь на несколько десятков лет короче. Ничего более символичного я в жизни не слышал.
Ее смерть для всех, конечно, была полнейшей неожиданностью. Она всего-то была грустной и подавленной
Никак не пойму, почему все люди считают, что избавить человека от депрессии можно парой хлопков по плечу и дежурной фразой «все будет хорошо». Это как лечить гангрену увлажняющим кремом или открыть форточку, чтобы проветрить чей-то саркоидоз.
Я больше всего на свете ненавижу это мерзкое лицемерие. С экранов все сплошь и рядом заявляют, что каждый день чувствовать себя дерьмово — это не нормально, и в таком случае нужно обратиться за помощью. Но когда вот он ты, уставшая загнанная лошадь, пытающаяся эту помощь получить, они хоум раном кидают твои проблемы тебе же в лицо, заявляя, что это и не проблемы вовсе. Бедность, голод, бытовое насилие — вот это серьезные вещи.
Ты считаешься больным только со вздутыми венами, сыпью, опухшим лицом или высокой температурой. А пустой взгляд, страх и панические атаки никого не волнуют.
Все места в социуме давно распределены. И вы в нем всего лишь фальшивки. Жалкие показушники, жаждущие внимания. Сожрите этот свой глупый разрушенный мир, проглотите океаны слез, похороните рубцы и шрамы под толстым слоем одежды. А потом живите. Или умрите. И даже не думайте, что ваши переживания чего-то стоят.
Так работает система.
Но завтра еще одна Элизабет Монтгомери засунет голову в газовую плиту, а другая сиганет с моста. И люди снова будут гадать, как же это так получилось, ведь у них у всех были хорошие анализы крови и уровень гемоглобина.
Правда в том, что нам больно каждый день. Но кто нас спасет, если все мы не более чем толпа притворщиков, чей недуг не определить рентгеном или группой инвалидности.
Веским симптомом считается одна лишь смерть.
После коллективного промывания мозгов мы столпились у стендов с рекламами телефонов горячих линий и частных психологов.
Я прокашлялся за спиной у Ли, когда она вертела в руках одну из брошюр. Никогда еще не чувствовал себя так глупо, пытаясь начать с ней разговор.