Мытарства

Когда сообщили объ этомъ Петруш, онъ какъ-то сразу преобразился изъ веселаго и здороваго въ согбеннаго, удрученнаго недугами старца… Походка, фигура, лицо, глаза, — все сдлалось другое. Сгорбившись, шлепая туфлями по полу, пошелъ онъ на лстницу, гд его дожидались, и черезъ полчаса вернулся въ палату прежнимъ Петрушей, неся цлый узелъ «госгинцевъ».

— Вотъ какъ наши кошелями-то машутъ! — весело крикнулъ онъ мн, бросая узелъ на койку, — теперь заживемъ… Не тужи! Гляди сюда, — онъ протянулъ ко мн руку и разжалъ кулакъ. На ладони лежалъ золотой въ пять рублей. — Ужо можно въ картишки… Та, та, та… Съ нами Богъ, разумйте языцы… «Петруша, Петруша»… Дураки вы вс!..

Въ узл, когда онъ развязалъ его, оказались: чай, сахаръ, булки, «монпасье», дв банки съ вареньемъ и еще кое-что.

— Погоди, — сказалъ онъ, — ужо не то будетъ. Скоро «сама» придетъ… Принесетъ добраго здоровьица…

Дйствительно, его скоро опять кликнули. Это оказалось, пришла «сама», т. е. его, какъ онъ выразился, «дама сердца», мать Ефросинья, съ которой онъ жилъ на Хив и вмст пьянствовалъ, пропивая заработанныя деньги… Она принесла бутылку водки и дв четверки махорки…

— Ну, теперь я кумъ королю, — говорилъ онъ, смясь, — а дай-ко вотъ еще кой-куда настрочу, — не то будетъ… Со мной, рабъ Божій, сытъ и пьянъ будешь… шь, пей, не жалко… шь, чудакъ!..

Къ вечеру Петруша напился; ночью, играя въ карты, «проигралъ» три рубля, а остальные отобрала у него нянька, съ которой онъ гд-то на чердак ночью, какъ самъ выразился, «говорилъ про божественное».

— Сколько я этихъ бабъ на своемъ вку облапошилъ, — разсказывалъ онъ мн вечеромъ, сидя на койк и куря огромную «собачью ножку», — такъ и счету нтъ… Дуры… ахъ! дуры есть изъ нихъ!… Ты что, рабъ Божій, знаешь? Меня за святого почитали… Слдъ мой вынимали!..

— Какъ такъ?..

— А такъ… Гд я вступлю «стопой» своей, т. е. ножищей грязной, въ снгъ али тамъ въ грязь, сейчасъ это мсто, слдъ-то и вынутъ… Коли снгъ, — растопятъ и пьютъ, ну, а ужъ грязь куда идетъ — не знаю… Ха, ха, ха… А то, бывало, за полы меня ловятъ, подрясникъ цлуютъ… Ей-Богу, не вру!… «Петруша, Петрушенька, Петруша!»… ахъ! провались вы вс, дуры анаемскія!

— А то разъ со мной какой случай былъ: стоялъ я у Большого Вознесенія въ Ечохов… товарищъ со мной былъ, о. Досией… пьяница, чортъ, страсть! Ну, отошла обдня… вижу: идетъ купчиха брюхатая… Я это сейчасъ подскочилъ на одной ножк: «мальчика роднишь! мальчика, мальчика»!… Ну, подала она мн «Помолись за рабу Божью Евдокію, Петруша»… А я опять: «мальчика родишь! мальчика, мальчика»!… Вдругъ слышу, спрашиваетъ меня сзади кто-то: «А я кого рожу»?.. Я съ дуру-то не разобралъ, думалъ это мой Досией смется, да и ляпнулъ: чорта!… Оглянулся, — хвать — приставъ! Вотъ такъ клюква!… Ха, ха, ха!..

— А то еще разъ я княгиню облапошилъ. Домъ у ней свой насупротивъ Храма Спасителя… Взошелъ въ ворота на дворъ: гляжу — клумбы… цвты растутъ… Княгиня на балкон сидитъ… Я это сей часъ скокъ, скокъ… подбгу къ цвточку, поцлую его, къ другому… Увидала княгиня: «кто такой»?.. Бжитъ горничная ко мн: «кто ты?» а я: «Петруша, Петруша, матушка, Петруша, рабъ Божій! Спаси Господи»!… Сейчасъ меня, раба Божьяго, къ самой… Въ комнаты ввели… Палаты страсть!… «Ахъ, Петруша, Петруша, я больная… Сердце болитъ»… — Молись, матушка, молись, молись. «Покушать, Петруша, не хочешь-ли»? — Сухарика, матушка, съ водицей… сухарика, сухарика… Спаси Господи! А самъ хожу по угламъ: въ одинъ плюну, въ другой дуну… Думаю… какъ-бы мн… того… улизнуть… — «У отца Ивана Кронштадтскаго бываешь ли, Петруша»?.. — Какъ же, какъ же, матушка, недавно отъ него… недавно, недавно… сподобился… благословилъ меня къ Преподобному Сергію… иду, матушка, на-дняхъ… «Ахъ, Петруша, помолись за меня гршную». — Помолюсь, матушка, помолюсь… Не будетъ ли жертва какая — преподобному… за упокой родственниковъ?.. — «Ахъ какъ же, Петруша, будетъ, будетъ!» Ну, думаю, мн это-то и надо… Сла къ столу, написала что-то на бумажк, достала денегъ, сунула все въ конвертъ, даетъ мн. — Спаси Господи, матушка, спаси Господи!… Подастъ теб Господь… молись, молись… Я тебя еще навщу въ скорби твоей… «Ахъ, навсти, Петруша!» Ну, вышелъ я это на дворъ, глядь: дворникъ, повара, кучеръ, горничныя ко мн: «Петруша, Петруша, скажи намъ, скажи намъ… благослови»!… Лзутъ ко мн… въ уголъ прижали у воротъ… Ахъ, дери васъ чортъ! думаю, а самъ гляжу за ворота нтъ ли гд, спаси Богъ, пристава, либо городового… Насилу вырвался… одолли… Нанялъ извозчика, на Хиву… Посмотрлъ въ конверт-то, а тамъ 75 бумажекъ… Ловко а?.. Вотъ какъ дла-то обдлываемъ, не по вашему… Почудилъ, рабъ Божій, я на своемъ вку!..

— Да вдь грхъ, — сказалъ я ему какъ-то разъ. — Стыдно Божьимъ именемъ людей морочить.

— Эхъ! — сказалъ онъ, подумавши. и махнулъ рукой. — Дураковъ и въ алтар бьютъ… Наплевать!. все одно ужъ горть въ аду, такъ горть… А можетъ это и пустое, адъ-то?.. Помремъ, увидимъ… Наплевать! Живи, пока Богъ грхамъ терпитъ… Эхъ-ма!… ходи веселй!..

И, подобравъ полы халата, онъ началъ выдлывать ногами уморительныя па, при всеобщемъ хохот «больныхъ»…

XXVII