— У-у-у, поговори еще! — закричалъ онъ и скрипнулъ зубами, — чортъ! Обыскъ теперь изъ-за тебя длать, что-ли?.. Шапка его пропала!… невидаль! Чай не сто рублей стоитъ…
Ругаясь и грозя, онъ отошелъ отъ меня прочь. Не понимая, что это значитъ, я слъ на край наръ, въ ногахъ у какого-то человка, лежавшаго навзничь, наблюдавшаго за мной, и, недоумвая, вопросительно взглянулъ на него. Онъ поймалъ мой взглядъ, поднялся, слъ, поджавъ ноги калачикомъ, и, улыбнувшись, сказалъ:
— Что, братъ, вляпался?.. Вотъ теб и шапка!
— Чего онъ ругается? — спросилъ я.
— Ругается-то что? — переспросилъ онъ. — Эхъ, ты чудакъ!… Мелко плаваешь — спину видно… Я теб вотъ что скажу, по душамъ: иди ты къ надзирателю, скажи: нашелъ, молъ, шапку… А то плохо, братъ, теб будетъ.
— А что?
— Да то, что надзиратель скажетъ еще кое кому, придутъ съ обыскомъ… Шапку твою все одно не найдутъ, а еще кое-что неладное найдутъ… Ну, и того… понялъ?..
— Понялъ! спасибо, что научилъ, — отвтилъ я и пошелъ опять въ корридоръ заявить, что шапка нашлась.
Когда я возвратился снова въ камеру, то увидалъ, что староста слдитъ за мной.
— Ну что, нашелъ шапку?! — крикнулъ онъ.
— Нашелъ! — отвтилъ я.
— Ну, то-то… А говорилъ: пропала… Сволочь!… Въ морду васъ чертей надо, дурачье!… Деревня необузданная!.
X
Невыносимо долго тянулось время. Длать было положительно нечего. Отъ толкотни, шума и смрада кружилась голова, ныло сердце и брала досада на то, что попросился съ дуру на этотъ «вольный этапъ»…
Судя по разговорамъ, которые мн удалось услыхать, я понялъ, что отсюда не скоро вырвешься…
Тоска грызла меня. Не находя мста, я бродилъ по камер, приглядываясь къ людямъ и слушая разговоры… Не веселы были люди, не веселы и разговоры!… Вс томились и ждали своей участи, ждали, когда погонятъ въ тюрьму, а изъ тюрьмы — кого этапомъ домой, на родину, кого въ Сибирь, и т. д…
— Въ тюрьм много лучше, — слышалъ я не одинъ разъ, — тамъ чистота… лапшой кормятъ… а здсь что? — каторга!… не жрамши, издохнешь!..
И правда, тяжело было сидть здсь!… Тсно, грязно, голодно, а главное, невыносимо скучно безъ дла.
Получивъ пайку хлба, хлебнувъ ложки дв-три похлебки, я ползъ подъ нары, мысленно махнувъ на все рукой, думая, что придетъ, наконецъ, время и сдлаютъ же насчетъ меня какое-нибудь распоряженіе…
— Лзь, лзь, землякъ! — привтствовалъ меня изъ-подъ наръ какой-то человкъ, — лзь!… мсто хорошее… теплое… чистое… рай пресвтлый!..
Я забрался въ этотъ «рай пресвтлый» и легъ на вонючій и грязный полъ рядомъ съ этимъ такъ любезно приглашавшимъ меня человкомъ.
Онъ лежалъ, облокотившись на руку, и, улыбаясь, глядлъ на меня.
— Ложись… любота здсь! продолжалъ онъ, — а тамъ, наверху тснота, повернуться негд… Здсь словно у Христа за пазухой!… Полеживай да и все тутъ!… И вша не такъ стъ… Не любитъ она подлая сырости! Недаромъ видно говорится: вша тепло любитъ… Ты какъ попалъ сюда?.. За что?.. Давно-ли замели? — И, не ожидая отвта, продолжалъ:- Плохо нашему брату жить стало… закрывай лавочку… Народъ аккуратенъ сталъ… какъ залзъ куда, тутъ и того, говори, влопался… Не кладутъ плохо!..
— А ты что-жъ, воровствомъ занимался? — спросилъ я, глядя на его веселое лицо.
— А то чмъ же! — воскликнулъ онъ удивленно, — вотъ спрашиваетъ… понятное дло!… неужели работать стану… А ты нешто не этимъ?..
— Нтъ.
— А чмъ же?.. Стрлялъ, что-ли?..
— Стрлялъ! — отвтилъ я, чтобъ отвязаться.
— Плохо подаютъ-то ноне, не стоитъ овчинка выдлки, да и полиція слдитъ строго… Какъ чуть зазвался — готовъ… какъ сомъ въ вершу! Вотъ моду взяли: нищимъ просить не велятъ… гд это видано?..
— Стало быть, такъ надо, — сказалъ я.
— Видно, что надо. Имъ что, имъ хорошо! Съ деньгами-то и дуракъ проживетъ… Совстно имъ нашего брата, вотъ и не знаютъ, какъ отвязаться. И въ тюрьму сажаютъ, и на родину шлютъ, въ дома рабочіе… туда, сюда… чтобъ глаза не мозолили. Да нтъ, шалишь, много насъ! — точно радуясь, воскликнулъ онъ, — охъ, много насъ!… Сила!… Кто кого одолетъ — неизвстно… Тебя, что же, на родину, что ли? — перемнилъ онъ, помолчавъ, рчь.
— На родину! — отвтилъ я и разсказалъ, какъ это случилось. Когда я сказалъ, что иду «вольнымъ этапомъ», онъ сдлалъ большіе, удивленные глаза и, покатившись со смху, воскликнулъ: