Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Ко времени близкого знакомства с Чернышевским Введенский уже пользовался славой блестящего преподавателя русской словесности в военно-учебных заведениях, где он служил под началом генерала Я. И. Ростовцева, который доверил своему талантливому подопечному инспекторскую власть и роль главного помощника. По свидетельству А. Чумикова, «при солидном классическом образовании Введенский обладал замечательною диалектикою и способностью контроверса» и во время пробных лекций, которые учреждены были Ростовцевым для испытания способностей кандидатов на учительские должности, «постоянно схватывался с заслуженным преподавателем словесности Плаксиным, сторонником риторики и пиитики».[468] Одарённый педагог и литератор, он существенно повлиял на содержательную сторону преподавания отечественного языка и словесности[469] и был обожаем «всеми кадетами Дворянского полка».[470] «Вот как до поступления моего, – рассказывал однажды Введенский В. П. Лободовскому, – писали выпускные в офицеры военные питомцы. Сочинение начиналось так: „Епос пишут когда сякнит лирика состояния хаотической души и лерисм. У нас после епоза лерисм писали Сумароков и Ламаносов а епос Державин и Пушкин”».[471]

Немало заботился Введенский и об учительских кадрах. Об этом свидетельствовал хотя бы факт привлечения к преподавательской работе в кадетских корпусах Чернышевского, Благосветлова, Лободовского и других способных и демократически настроенных выпускников университетов. Здесь «теперь очень нуждаются в людях дельных», – говорил он в своё время Лободовскому.[472]

Чернышевский испытывал интерес к Введенскому не только как к земляку-поповичу, талантом и трудом добившемуся заметного положения в обществе, а главное – широкой известности в литературе. После разгрома петрашевцев и ареста Ханыкова Чернышевским с новой силой овладело чувство одиночества и тоски, знакомое ему по прошлогодним настроениям, когда не с кем было поделиться своими думами и «приятность предмета и увлечение уничтожаются мыслью о понимании того, с кем говорю» (I, 201). Становились всё более натянутыми отношения с Лободовским, который теперь «слишком мало чувствует охоты и говорить о чём бы то ни было, хотя бы это даже и занимало его самого, например, о литературе, политике» (I, 286), и скоро с ним уже было просто «скучно» (I, 334). Чернышевский буквально жаждал товарищества, основанного на общности идейных запросов, и в этом плане он психологически уже как бы был приготовлен к вступлению в содружество, предоставленное ему Введенским.

Внешним поводом, толчком, приведшим к возобновлению знакомства между ними, послужили, вероятно, следующие события. В начале ноября (6-го числа) Чернышевский читал в «Отечественных записках» роман Ч. Диккенса «Записки Пикквикского клуба» в переводе И. И. Введенского. Кроме того, именно в ноябре (14-го числа) он закончил первую часть своей повести «Теория и практика», которую предназначал в «Отечественные записки» и которую для предварительного чтения отдавал А. В. Никитенко, надеясь получить отзыв через неделю. Вполне правдоподобно предположить: Чернышевский, до этого дважды потерпевший неудачу в «Отечественных записках», искал протекции именно у Введенского.

Получив приглашение на среду, Чернышевский решил, что может «с спокойным сердцем бывать у них, потому что приглашение было искреннее» (I, 341).

По данным дневника, в течение декабря 1849 – мая 1850 г. Чернышевский был у Введенского девять раз. Более интенсивные посещения приходятся на время после окончания университета вплоть до отъезда в Саратов в конце марта 1851 г.