Первая «среда» (14 декабря) прошла в разговорах, в которых он «не участвовал»: о желании приобрести деньги, о Финляндии, о школьниках, о Краевском, о возможности переводить Гегеля (I, 343). Он чувствовал стеснение в кругу пока ещё малознакомых ему людей. О его постоянной скромности и застенчивости писал в воспоминаниях один из постоянных кружковцев А. П. Милюков.[473]
Посетители в ту среду оказались ничем не примечательными. Один из них даже показался «туп и глуп». Впоследствии Чернышевский увидел, что кружок не был особо многочисленным (самое большее собиралось человек до 20), какой-либо определенной программы не имел и постоянство состава не соблюдалось. В следующий приход 28 декабря он познакомился с Александром Александровичем Чумиковым (1819–1902), товарищем Введенского по университету, преподавателем Николаевского сиротского института в Петербурге. Связанный с некоторыми из петрашевцев идейно и лично, Чумиков информировал кружковцев о ходе следствия над арестованными. Это с его слов Чернышевский с удовлетворением записал в дневнике, что при объявлении приговора «не Ханыков, а Пальм закричал: „Да здравствует царь”» (I, 346).[474] Чумиков показался Чернышевскому «умнее всех остальных», когда разговор шёл о петрашевцах. «После говорили и о социализме и т. д. Чумиков решительный приверженец новых учений, и это, – пишет Чернышевский в дневнике, – меня радует, что есть такие люди и более, чем можно предполагать» (I, 346). В январе 1850 г. Чернышевский побывал у Введенского лишь однажды, но «не было занимательно и рано разошлись» (I, 348). Он снова пришёл сюда только через пять недель –15 февраля. На этот раз состоялось знакомство с Александром Петровичем Милюковым (1817–1897), автором «Очерков истории русской поэзии» (СПб., 1847). В последующие посещения он познакомился с Гаврилой Родионовичем Городковым, служившим врачом во 2-м кадетском корпусе (на сестре его жены женился А. Н. Пыпин), Владимиром Николаевичем Рюминым, Евгением Эммануиловичем Краузольдом, Владимиром Игнатьевичем Классовским и Василием Васильевичем Дерикером – преподавателями в Дворянском полку, Петром Спиридоновичем Билярским, учившимся с Введенским в духовной академии (впоследствии академик-филолог), Дмитрием Ивановичем Минаевым, подполковником сапёрного батальона, поэтом (Дмитрий Иванович – отец поэта-сатирика Д. Д. Минаева), Владимиром Дмитриевичем Яковлевым, сотрудником «Отечественных записок» и позднее «Современника». Посетителем «сред» Введенского был Г. Е. Благосветлов. Встречал здесь Чернышевский и Михаила Борисовича Чистякова, детям которого он вместо Раева давал уроки (I, 269, 363). В письме к Михайлову 1850 г. Чернышевский писал о нём как об авторе «разных глуповатых книжек по словесности».[475]Сам Чернышевский в письме к Михайлову от 25 января 1851 г. характеризовал постоянных и главных членов кружка следующим образом: «Доктор Гавриил Родионович Городков, молодой человек лет под 30, довольно плотный и румяный, живой, веселый, бойкий, душа общества, почти всегда с палкою, набалдашник которой – голова в феске или чем-то подобном. Чудесный человек, который мне очень нравится. Неистовый обожатель Искандера и Прудона. Гоголя тоже почитает всеми силами души. Рюмин (Владимир Никол.) в военном сюртуке с голубым воротником – теперь больной грудью <…> Краузольд, подслеповатый белокурый немец, товарищ Введенского по унив<ерситету>; Милюков Александр Петр., который обыкновенно пишет в «От<ечественных> зап<исках>» разборы, славный человек; Минаева увидите, может быть, – оригинальное лицо, но преблагородный и, несмотря на странности, происходящие от отсутствия знакомства с Европою, очень умный человек. Городков, Рюмин, Милюков стоят того, чтобы с ними познакомиться» (XIV, 215). Три последние фамилии называет Чернышевский и в саратовском дневнике, когда пишет о будущей жизни в Петербурге с женой: «Я её, конечно, познакомлю с кружком Введенского, особенно, кроме Введенского, с Рюминым, Милюковым, Городковым» (I, 499). Много лет спустя Чернышевский вспоминал: «Из людей, которых видел я у Иринарха Ивановича часто, Гавриил Родионович <Городков> был самый умный и самый добрый» (XV, 681).
Почти все участники «сред» Введенского прямо или косвенно были связаны с литературой, и литературные вопросы следует признать главным цементирующим элементом в этой дружеской среде. Предметом ближайшего поклонения здесь были Белинский и Герцен.
Для главы кружка Белинский явился человеком, принявшим в его судьбе, по словам самого Введенского, «живейшее участие».[476]
Литературно-эстетические убеждения Введенского выросли в «школе» Белинского. Горячим пропагандистом идей великого критика он выступил, в частности, в рецензии на книгу А. П. Милюкова «Очерки истории русской поэзии».[477] Нет сомнения в том, что Введенский способствовал окончательной эволюции Чернышевского в сторону признания взглядов главы «натуральной школы» в русской эстетике и литературе.