Получив от Ханыкова книгу Фейербаха «Сущность христианства», Чернышевский вовсе не сразу, не вдруг стал сторонником нового философского учения. Начавшаяся в связи с чтением глубокая самостоятельная работа мысли только осенью 1850 г. завершилась принятием системы взглядов Фейербаха как собственного мировоззрения. 15 сентября он записал в дневнике: «Скептицизм в деле религии развился у меня до того, что я почти совершенно от души предан учению Фейербаха» (I, 391).
Принятие учения Фейербаха протекало сложно, неоднозначно.
Сочинение немецкого философа с первых страниц привлекло «своим благородством, прямотой, откровенностью, резкостью», автор – «человек недюжинный, с убеждениями», – записывает Чернышевский в дневнике 4 марта 1849 г. Показалась убедительной и приемлемой мысль, что человек воображает себе Бога по своим собственным понятиям о себе. «Но что ж это доказывает? Только то, что человек всё вообще представляет как себя, а что Бог, решительно так, отдельное лицо» (I, 248). Продолжив чтение через несколько дней (книга некоторое время была у Лободовского), Чернышевский пишет, что «не стал соглашаться» с Фейербахом с того листа, где тот начал говорить «о значении божественного слова, тайны создания из ничего и т. д.» (I, 255). Утром 12 марта снова «стал читать Фейербаха и должен сказать – не слишком с большим вниманием и охотою, а более как бы по обязанности» (там же). 13 марта книга прочтена, и поскольку к этому краткому сообщению не прибавлено ни слова (I, 256), нужно думать, несогласие с Фейербахом осталось. Продолжая размышлять над прочитанным, он в июле 1849 г. пишет, что не может ответить на вопрос, убеждён ли в существовании «личного Бога» или принимает его «как пантеисты, или Гегель, или лучше Фейербах» (I, 297). Прошло ещё полгода, прежде чем Чернышевский почти уже готов был назвать себя «последователем Фейербаха», если бы достало решительности расстаться с прежними мыслями о бытии Бога, бессмертии души и подобных богословских догматах (I, 358). Он и в кружке Введенского, где «говорят против религии», поддерживал эти разговоры лишь по «слабости характера», и пока «собственно, нисколько не враг настоящего порядка в религии», несмотря на то что «веры весьма мало» (I, 373).
Разговоры «против религии» в кружке Введенского, опирающиеся на авторитетные суждения Белинского и Герцена, конечно, не проходили бесследно, и как ни отделялись здесь вопросы религиозные от других, особо интересовавших его вопросов «политическо-социальных» (I, 373), он старался рассматривать их в тесной взаимосвязи с религиозными. После встреч с А. Г. Клиентовой в Москве он пишет 19 августа 1850 г., что готов был завязать с её братом разговор «в том духе, чтоб обратить его в веру Жорж Занда и Гейне („мы дадим тебе рай на земле”) и Фейербаха», а обоим им говорил: «Не хочу верить, чтоб был Бог, когда мы видим, что так несчастны самые лучшие между нами» (I, 388, 389). Подобного рода оговорки у него оставались, и в этом сложном воззренческом переплетении совершалось восприятие идей Фейербаха и продолжение исканий в области социалистических идеалов.[485]
Существенную роль в этом процессе могло сыграть письмо Белинского к Гоголю, в котором православная церковь называлась «поборницею неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми».[486]
В кружке Введенского письмо было хорошо известным документом. А. П. Милюков знал его по чтениям на собраниях петрашевцев у С. Ф. Дурова, А. Н. Плещеева и Ф. М. Достоевского, А. А. Чумиков располагал даже копией текста и в письме к Герцену от 9 августа 1851 г. предлагал её будущему издателю «Полярной звезды».[487] При отсутствии прямых свидетельств приведённые факты являются единственными источниками для предположения о том, что Чернышевский ознакомился с письмом Белинского в кружке пламенных его пропагандистов.[488] Год-два назад атеистические высказывания Белинского воспринимались Чернышевским критически, теперь же они могли восприниматься в пользу новой идеологии, всё решительнее овладевавшей его сознанием.