Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Говоря о значении для Чернышевского посещений «сред» Введенского, необходимо ещё раз подчеркнуть, что основная роль в его идейном развитии принадлежала не сторонним влияниям, а блестящим природным дарованиям, способности к творческой переработке идущего извне материала и к глубокому формулированию удовлетворяющих его теоретических принципов. Он очень скоро понял, что превосходит во многих отношениях самых даровитых из посетителей Введенского. Так, имея в виду будущую научную и литературную деятельность, он написал в саратовском дневнике 1853 г.: «Я выше всех из кружка Введенского, например, хоть выше его <Введенского> и Милюкова» (I, 514).

Во многих отношениях независимо от «введенцев» развивались политические взгляды Чернышевского. Его страстные поиски теории, способной объяснить законы исторического прогресса, ближе петрашевцам типа Ханыкова, нежели участникам «сред» Введенского. Будучи по составу и направлению близким к обществу Петрашевского, кружок Введенского, несомненно, содействовал начатому Ханыковым процессу приобщения Чернышевского к идеологии петрашевцев, но политические выводы его, предусматривающие возможность революции в России, не разделялись ими, и Чернышевский вне кружка искал способы для практической пропаганды своих радикальных идей, которые позднее приобретут иной характер, свободный от юношеского максимализма.

15. Последний учебный год. После университета

Последний год пребывания в университете был связан для Чернышевского с планами прикрепления к какой-либо кафедре для написания выпускного (кандидатского) сочинения.

Склонность к историческим и философским исследованиям привела к мысли писать по кафедре истории у М. С. Куторги «что-нибудь из XV–XVI века» (XIV, 180) или (24 февраля 1850 г.) у профессора Фишера о Лейбнице. Однако Фишер не рекомендовал писать по философии вообще. Его ответ Чернышевский записал в дневнике «слово в слово»: «Не делайте этого, пожалуйста, не советую, неудобное время» (I, 364). «После этого, кажется, не нужно комментариев к тому, каково ныне время», – сообщал Чернышевский отцу (XIV, 185).

Время было «неудобное». Волна политической реакции, последовавшая за европейскими событиями 1848–1849 гг., захлестнула и Петербургский университет. Уже в марте 1848 г., сразу после февральской парижской революции, чиновникам Министерства народного просвещения были запрещены отпуска и командировки за границу. В апреле 1849 г. последовало ограничение числа «своекоштных», не поддающихся вседневному надзору студентов на философском и юридическом факультетах. В октябре того же года по монаршему распоряжению советы университетов были лишены права избирать ректора из своей среды, а факультеты ограничены в праве избрания деканов.[504] «Таким образом, – писал Чернышевский родителям 8 ноября 1849 г. по поводу последней акции, – ректор, который до сих пор был товарищем для профессоров, «теперь будет начальник… Перемена важная, особенно для профессоров» (XIV, 163). Ещё большее возмущение Чернышевского вызвали слухи об ограничении преимуществ в чинах кончающим курс – «это самое верное средство отбить у всех охоту идти в университет» (XIV, 175). В том же письме он сообщил об ожидаемом распоряжении (оно последовало в январе 1850 г.) принимать в студенты преимущественно из дворянского сословия.

За студентами был усилен надзор. Даже небольшая провинность влекла наказание, и Чернышевский испытал на себе строгость бдительного начальства. Однажды в январе 1850 г. он пришёл в университет без шпаги, за что был посажен под арест инспектором А. И. Фицтум фон Экстедтом (I, 351, 355). Поведение Чернышевского в университете во все годы было безукоризненным,[505] и этот случай последствий не имел. Между тем неодобрительное засвидетельствование инспектора о поведении студента грозило успешному переводу на следующий курс, присвоению учёной степени при выпускном экзамене и даже исключением.

В 1850 г. последовало запрещение выписывать для университета книги и периодические издания без цензурного рассмотрения. В том же году курс философии был ограничен чтением логики и опытной психологии, и поскольку кафедру философии закрыли, то эти предметы присоединили к кафедре богословия с обращением их в обязательные для студентов всех факультетов.[506] Профессор Фишер уже знал о намерении правительства закрыть его кафедру и потому не посоветовал Чернышевскому писать выпускное сочинение по философии в теперешнее «неудобное время».

После разговора с профессором философии Чернышевский обратился с той же просьбой к А. В. Никитенко. Получив совет писать о «трёх наших комиках: Фонвизине, Шаховском, Грибоедове, – конечно, с осторожностью» (I, 364), он остановил выбор на Фонвизине и принялся за разбор его пьесы «Бригадир». 19 мая работа была закончена и через четыре дня вручена руководителю (I, 373, 374), но тот куда-то подевал рукопись (I, 390, 391).