Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Знакомство с политически неблагонадёжными людьми отдаляло Чернышевского от местного общества. Отчуждению этому ещё более способствовали научные занятия, которым он уделял основное свободное время. Подготовиться к магистерским экзаменам и написать диссертацию – этой главной цели Чернышевский не забывал ни разу. Из письма к Срезневскому видно, что в ноябре 1851 г. тема для магистерской диссертации ещё не определена окончательно. От мысли заняться только языком Ипатьевской летописи он переходит к тому, чтобы предметом диссертации избрать «разъяснение какой-нибудь стороны нашей истории или древностей материалами преимущественно филологическими (напр., нравственной или умственной стороны жизни народной; или иноземных влияний на жизнь русских людей в XII и XIII веках; или вопрос о том, до какой степени можно узнать личности различных редакторов Ипатьевской летописи, летописцев и других писателей, которыми они пользовались, и т. п.)» (XIV, 219–220). Намерение составить словарь к Ипатьевской летописи он не оставляет, он даже задумывает составление «реального словаря русской истории и древностей до начала Московского периода или, по крайней мере, до конца XIII века» (XIV, 219), но научные интересы его уже не ограничиваются чисто лингвистическими исследованиями. Впоследствии он с иронией, как об «умственном фланёрстве» (XV, 422), отзовётся о своих ранних языковедческих изысканиях. Работу над словарём к Ипатьевской летописи он назовет «мельчайшею пустяковщиною» (XV, 36). «Во всякой отрасли знаний, которой я занимался, я не хотел втискивать себе в голову многих фактов, которыми щеголяют специалисты: это факты пустые, бессмысленные» (XV, 21), – отмечал Чернышевский в одном из сибирских писем 1877 г. Осознание подлинного смысла и значения своей научной работы пришло к нему ещё в Саратове, в самый разгар размышлений о карьере учёного. Мы не знаем реакции Срезневского на предложения его ученика, но смещение темы в историко-литературные аспекты постепенно привело Чернышевского к решению посвятить диссертацию теоретическим проблемам литературы. Обдумывая тему будущего научного труда, Чернышевский между тем усердно работал в Саратове над словарем к Ипатьевской летописи и довёл-таки его до конца. Часть словаря будет напечатана Срезневским в 1853 г. в «Известиях Академии Наук».

«Прошло два года, – писал мемуарист в „Колоколе”, – Чернышевский продолжал свою жизнь уединённую, домашнюю, среди занятий и чтения очень небольшого количества книг, вывезенных им из Петербурга. Иногда, уступая просьбам матери, он нехотя отправлялся в семейства, связанные с его домашними, старинными связями, и поневоле должен был просиживать вечера в компании канцелярских служителей, столоначальников и т. п.».[628] Подобная характеристика стала общепринятой в биографической литературе о Чернышевском, и обычно не принимается в расчет суждение Ф. В. Духовникова, прямо противоположное только что приведённому. «Кроме педагогической среды, – сообщал биограф на основании авторитетных свидетельств современников, – Николай Гаврилович имел много других знакомых. Никогда он во всю свою жизнь не вёл такой общественной жизни, как тогда, когда был учителем в Саратовской гимназии. К этому побуждало собственное его желание, так и желание его родителей, которые просили его часто отплатить кому-нибудь визит или просили его быть на вечерах, вместо себя, так как они сами редко бывали в обществе».[629] Столь разнящиеся характеристики невольно обращают на себя внимание, и биографу необходимо разобраться в источниках их происхождения.

Анализ биографических материалов приводит к выводу, парадоксальному на первый взгляд: оба автора в равной мере ошибаются и в одно время одинаково правы, дополняя друг друга. Дело в том, что однообразие саратовской жизни Чернышевского, заполненной службой в гимназии, уединённым чтением, научными занятиями, встречами с друзьями Костомарова продолжалось недолго, и для характеристики этого периода остается верным описание корреспондента «Колокола». В ноябре 1852 г. спокойное и размеренное течение дней было нарушено, наступило время, противоположное «нежеланию являться в обществе», и здесь в силу вступает сообщение Ф. В. Духовникова. Ошибка цитированных выше авторов состояла, таким образом, в распространении их выводов на весь период пребывания Николая Гавриловича в Саратове.