Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Примечательно, что Боткин вновь, как и во времена Белинского, обнаруживает готовность к восприятию передовых идей времени. Влияние Чернышевского, опирающегося на эстетику Белинского как мощный авторитет в противостоянии приверженцам «искусства для искусства», несомненно. В том самом номере «Современника», где в четвертой статье Чернышевского о Пушкине впервые после многолетних запретов воспроизводились строки из Белинского, находим принадлежащие Боткину слова (в «Заметках о журналах» за июль 1855 г.): «Нет науки для науки, нет искусства для искусства, – все они существуют для общества, для облагоражения, для возвышения человека, для его обогащения знанием и материальными удобствами жизни; и вопреки Пушкину „чернь” всегда вправе сказать поэту и ученому:

Нет, если ты небес избранник —
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй…»[857]

Напоминая о выступлениях Белинского, Чернышевский в том же номере «Современника» восставал против новейших истолкователей стихотворения Пушкина «Чернь» (имелся в виду, прежде всего, Дружинин), «думающих, что «чернь» была бы в самом деле кругом виновата и что Пушкин был совершенно прав в своем образе мыслей о призвании поэта» (II, 511).[858] Ведь это Дружинин вслед за издателем сочинений Пушкина Анненковым утверждал: Пушкин после «Бориса Годунова» делается «поэтом про себя», и это служение «искусству для искусства» принесло «огромную пользу его поэтическому дарованию».[859] Чернышевский, увы, не оспаривал подобных мнений, но в данном случае важно подчеркнуть другое: отрицание «искусства для искусства» было общим для Чернышевского и Боткина в 1855 г., а это существенно ослабляло позиции Дружинина. Похвала Боткина четвертой статье Чернышевского о Пушкине – «очень хороша и, как показалось мне, тепло написана»[860] – возникла не случайно.

Попытки Тургенева и Боткина повлиять на суждения Дружинина о Гоголе встретили резкую ответную реакцию. В августе Дружинин обдумывает статью о Гоголе и сожалеет, что «она, по причине других работ, пишется только в голове».[861] 22 августа он записывает в дневнике: «<…> Наступает время борьбы между пушкинским и гоголевским направлениями».[862] Под знаком этой борьбы и протекает вся последующая творческая деятельность Дружинина-критика. «Мое мнение о гоголевском направлении, в применении к настоящей литературе, вовеки нерушимо», – писал он Боткину 19 августа 1855 г. Более того, он думает переубедить Боткина, говоря, что Чернышевский представляет «крайнюю прямолинейность» молодого литературного поколения, для которого «Пушкин есть фетюк, Лермонтов – глупый офицер, литература наша начинается с одного Гоголя», «если мы не станем им противодействовать, они наделают глупостей, повредят литературе и, желая поучать общество, нагонят на нас гонение и заставят нас лишиться того уголка на солнце, который мы добыли потом и кровью!»[863] Дружинин явно утрирует оценки творчества Пушкина и Лермонтова, а призыв к противодействию приобретает особо воинственный характер, переходящий границы идейно-литературной полемики. Цитируя слова Дружинина, Боткин написал Некрасову 19 сентября: «Это уже значит противодействовать с полицейской точки зрения».[864] «Прочел я, что пишет тебе Дружинин о Гоголе и его последователях, – сообщал Некрасов Боткину, – и нахожу, что Друж<инин> просто врет и врет безнадежно, так что и говорить с ним о подобных вещах бесполезно. <…> Мне кажется, в этом деле верна только одна теория: люби истину бескорыстно и страстно, больше всего и, между прочим, больше самого себя, и служи ей, тогда все выйдет ладно: станешь ли служить искусству – послужишь и обществу, и наоборот, станешь служить обществу – послужишь и искусству<…>».[865] А в «Заметках о журналах» за сентябрь 1855 г. редактор «Современника» заявил об этом и печатно: «<…> Всякая деятельность, отмеченная стремлением к добру и правде, любовью к отечеству <…> не будет забыта <…> Горе и стыд тем, кто приносит истину в жертву корысти и самолюбию».[866] Упрек адресован Дружинину.

Непримиримая позиция, занятая Дружининым по отношению к Чернышевскому, исключала возможность их совместной работы в «Современнике». Чернышевский никогда не допускал этой возможности, Некрасов тоже понимал, насколько немыслимы попытки примирить Дружинина с Чернышевским, этих двух лучших литературных критиков переживаемого времени.