Мысль о «дряхлости Запада» близка Герцену, хотя пришел он к ней иначе, чем славянофилы. Те вообще отрицали западные формы цивилизации во имя «русского начала», основанного на православно-религиозных идеях взаимной любви. Герцен исходил из размышлений над последствиями революционного движения на Западе, приведшего к победе реакционной буржуазии. Поражение революции и начавшаяся на Западе полоса реакции породили у него сомнения в перспективности революционного пути развития. Европа вступила на путь гибели, «все вокруг нас разлагается; все колеблется, ощущая головокружение и злокачественную лихорадку; самые мрачные предчувствия осуществляются с ужасающей быстротой».[884]
Гибель революции 1848–1849 гг. осмысливалась Чернышевским иначе. «Ведь это только откладывается дело и, может быть, через реакцию еще быстрее будет торжествовать, чем без реакции», – писал он еще в студенческом дневнике (I, 287), и эти строки соотносимы с рассуждениями в «Очерках», в рукописи которых находим слова, выражающие точку зрения Чернышевского на законы общественного развития: «Мы знаем так же верно, как 2×2=4, что за ночью последует день, и кто доживет до светлого дня, конечно, будет наслаждаться сиянием, более ярким и живительным, нежели какой давали светила ночи, которые озаряют ныне путь наш во мраке» (III, 278). Выписанный отрывок, рассматриваемый в рамках проблематики «Очерков», связан с размышлениями автора о будущих деятелях русской критики, которые станут «гораздо требовательнее», нежели Белинский. Но самая логика рассуждений опирается на общий в его исторической концепции принцип общественного прогресса. Герцен как автор теории так называемого «русского социализма», призванного оживить умирающий Запад, мог бы принять на свой счет ироническое замечание Чернышевского в адрес славянофилов, содержащееся в 7-й статье «Очерков» – «Лукавый Запад гниет, и мы должны поскорее обновить его мудростью Сковороды» (III, 235).
Забегая вперед, скажем, что при подготовке в 1861 г. главы о Белинском для нового издания «Былого и дум» Герцен не случайно не упомянул «Очерков гоголевского периода русской литературы» Чернышевского, когда в числе важнейших посвященных Белинскому литературных событий 1856–1857 гг., образовавших «молодой воздух весны», назвал анненковскую биографию Станкевича и первые тома сочинений Белинского.[885]
Сказались не только результаты острой дискуссии с Чернышевским в 1859–1861 гг. Были полемически восприняты и рассуждения Чернышевского о судьбах Европы, – мнение, опровержению которого Герцен посвятил десятки работ. И в противовес содержащимся в «Очерках» фразам о «Западе-юноше» Герцен написал: «В современной Европе нет юности и нет юношей».[886]Неприятие Чернышевским в 1856 г. некоторых взглядов Герцена засвидетельствовано самим Чернышевским. Комментируя много лет спустя письмо Добролюбова к Н. П. Турчанинову от 11 августа 1856 г., в котором передавались положительные отзывы Чернышевского о Герцене, Чернышевский указал, что «уж имел тогда образ мыслей, не совсем одинаковый с понятиями Герцена, и, сохраняя уважение к нему, уже не интересовался его новыми произведениями. Видя, что Николай Александрович огорчается холодными отзывами о них, этот литератор, – писал о себе Чернышевский, – перешел от разъяснения причин своего недовольства некоторыми понятиями Герцена к похвалам тому, что находит у него хорошим, и, между прочим, говорил о том, что высоко ценит его блестящий талант, что собственно по блеску таланта в Европе нет публициста, равного Герцену. Это утешало Николая Александровича».[887]
В заявлении, будто с 1856 г. Чернышевский «не интересовался новыми произведениями Герцена», есть доля преувеличения. Но не в этом заключается смысл примечания к письму Добролюбова. Чернышевский существенно дополняет добролюбовское свидетельство, объясняет, уточняет, комментирует его, прямо указывая на сложность своих отношений к Герцену еще до встречи с ним в 1859 г.[888]