Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Ратуя за актуальность обличительного, гоголевского направления в литературе в истолковании Белинского, Чернышевский выступил и против дружининских рекомендаций Островскому, основанных на «утешительной», «примирительной» «артистической» теории искусства, и против славянофильски преувеличенных характеристик, сглаживающих сатирические тенденции первой комедии. Обозревая творчество Островского после «Бедной невесты» (1851), Чернышевский усматривает постепенный отход писателя от обличительных принципов. Усвоение ложной идеи «примирения» с жизнью и причастность к славянофильским взглядам на русскую жизнь привело в пьесах «Не в свои сани не садись» (1852) и «Бедность не порок» к идеализации патриархально-купеческого быта, «приторному прикрашиванию того, что не может и не должно быть прикрашиваемо. Произведения вышли слабые и фальшивые». «Мы, – писал критик, – не можем найти эпитета, который бы достаточно выражал всю фальшивость и слабость новой комедии; не можем найти потому, что воспоминание о „Своих людях” не позволяет нам прибегнуть к эпитетам, которыми характеризуются произведения кичливой бездарности». Эти излишне жесткие слова подкреплялись заключительным тезисом – «ошибочное направление губит самый сильный талант» (II, 232, 240). Впоследствии Добролюбов в статье «Темное царство» (1859) справедливо отметит односторонность подобного подхода к оценке произведений Островского. Добролюбов вовсе не отвергал в выступлении Чернышевского его идейного пафоса. Брались в расчет и условия идейной борьбы того времени, когда в стремлении «завербовать» талантливого художника в свои ряды «было чрезвычайно трудно и для той и для другой партии» не обращать внимания на заявления противной стороны. Однако Добролюбов находит важным существенно прокорректировать выводы рецензии Чернышевского 1854 г. Островский – писатель с «замечательным талантом», а настоящий художник всегда правдив, его произведения верны действительности. Конечно, в комедиях «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок» и «Не так живи, как хочется» «существенно дурные стороны нашего старинного быта обставлены в действии такими случайностями, которые как будто заставляют не считать их дурными», и «неверность взгляда» повредила цельности и яркости самих произведений. Но сила непосредственного художнического чувства не могла и тут оставить автора, и потому частные положения и отдельные характеры, взятые им, постоянно отличаются неподдельной истиною». Добролюбов заключал, что вместо того, чтобы «прямо и просто взглянуть на Островского как писателя, изображающего жизнь известной части русского общества», на него смотрели как на «проповедника морали», «его хотели непременно сделать представителем известного рода убеждений и затем карали за неверность этим убеждениям или возвышали за укрепление в них, и наоборот». Как видим, Добролюбов, говоря об Островском, не принял тезиса Чернышевского «ошибочное направление губит самый сильный талант». Никакие отвлеченные теории, по убеждению критика, не могли уничтожить в писателе «верного чутья действительной жизни», не могли «совершенно закрыть пред ним дороги, указанной ему талантом».[1058]

Одновременно (в 1859 г.) напомнит о слабостях статьи Чернышевского и Дружинин, но с иными целями: «…неблагосклонность приговора могла только равняться с какой-то небывалой, дикой невежливостью выражений».[1059]

Между тем поддержка «Современником» в начале 1850-х годов обличительных тенденций в литературе была в известной мере созвучна Островскому. Еще в рецензии на повесть Е. Тур «Ошибка» («Москвитянин». 1850. № 7) увязывая общественные интересы с литературой, он особое значение придавал характерному для жанра комедии «обличительному элементу», однако такому, который воздействовал бы на «нравственную жизнь общества», и потому, по убеждению Островского, «обличительное направление нашей литературы можно назвать нравственно-общественным направлением».[1060] Тем самым Островский существенно корректировал современниковскую трактовку обличения, выдвигая на первый план критерий нравственности. В письме к М. П. Погодину от 30 сентября 1853 г. он уточняет свое понимание обличительства. Говоря здесь об изменении своего «направления», он связывает категорию нравственности с категорией народности и поясняет: «Чтобы иметь право исправлять народ, не обижая его, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее», в результате «соединяя высокое с комическим».[1061] Иными словами, изображениями народной нравственности должно быть обусловлено в комедии и обличение недостатков. Такое понимание «обличения» не во всем совпадало с развиваемыми «Современником» идеями и позднее со взглядами Чернышевского, основу которых составляло, прежде всего, изображение социальных изъянов русской действительности.