Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Между прочим, Панаев писал о «Бедной невесте», что «впечатление, производимое комедией г. Островского, совершенно нравственное».[1062] Конечно, суждения Островского представляли его эстетические убеждения, «понятия об изящном», как он выразился в одном из частных писем 1850 г.,[1063] в то время как Панаев в данном случае речь вел не о системе взглядов автора. Тем не менее указание на нравственное значение произведений вело к сближению, а не к расхождению позиций.

Взятый Чернышевским тон был в следующем году смягчен редакцией «Современника». Отвечая Ап. Григорьеву, упрекнувшему критиков Островского в неспособности оценить его пьесы, поскольку в своих приговорах слепо следуют «одряхлевшей» критике 1836–1846 гг. (т. е. Белинскому), Панаев пояснял, подразумевая и статью Чернышевского 1854 г., что «критика не обнаруживала ни гнева, ни досады», она «единогласно признала замечательный и самобытный талант г. Островского, выразившийся всего более в его первой комедии „Свои люди – сочтемся” и выражавшийся, по ее убеждениям, хотя уж не так художественно и полно, в последних произведениях автора». Вместе с тем в споре с Ап. Григорьевым Панаев, требуя обоснованности заявлений о привнесении Островским в отечественную литературу «нового слова» и одновременно притушевывая резкость суждений Чернышевского, но не меняя их идейной направленности, заявил, что «мелкий купеческий класс, так верно и мастерски изображаемый г. Островским, еще далеко не обнимает всю русскую жизнь и не может служить полным выражением богатой и разносторонней натуры русского человека».[1064] Годом спустя Некрасов («Современник». 1856. № 2) в оценке напечатанной в «Москвитянине» комедии Островского «Не так живи, как хочется», точно так же избегая лексики Чернышевского (особенно слов о «фальшивости»), однако же подкрепляя мысль о «блестящих достоинствах первой комедии», приглушенных в последующих произведениях писателя, и намекая на его русофильские пристрастия, писал: «Вообще мы готовы просить г. Островского не сужать себя преднамеренно, не подчиняться никакой системе, как бы она ни казалась ему верна, с наперед принятым воззрением не подступать к русской жизни <…> пусть он разовьет в себе дух истинной художнической свободы и справедливости».[1065]

Спустя месяц Островский буквально с триумфом встречен в Петербурге. В «Заметках о журналах за март 1856 года» Некрасов, извещая публику о перепечатке в текущем номере «Современника» из «Московского листка» 1846 г. пьесы Островского «Семейная картина» (в действительности опубликована в 1847 г. под названием «Картина семейного счастья»), как бы между прочим добавил об авторе, что его «сотрудничество приобретено редакциею».[1066] Попытка «Санкт-Петербургских ведомостей» А. А. Краевского обвинить «Современник» в перепечатке пьесы без упоминания о Д. А. Гореве-Тарасенкове, будто бы соавторе Островского, была обозначена в публичном выступлении писателя и в его переписке с Некрасовым как заведомая ложь.[1067] Писатель оценил поддержку Некрасова, но в то же время преданно сохранял верность своим московским единомышленникам-славянофилам, и стоило Чернышевскому критически высказаться о напечатанной в только что открывшемся новом московском журнале «Русская беседа», преемнике «Москвитянина», статье Т. И. Филиппова, в которой в связи с разбором пьесы Островского «Не так живи, как хочется, а так, как Бог велит» превозносилась идея безропотного долготерпения народа (III, 653), Островский, несмотря на призыв Чернышевского к сотрудникам «Русской беседы» соединить усилия «в общем деле» (имелись в виду антикрепостнические настроения большинства славянофилов – III, 650–652), высказался против аргументов Чернышевского. Некрасов в письме к Боткину от 26 марта 1856 г. сообщал со слов Григоровича, что «Островский будто ужасно сердит за резкое мнение о Филиппове», и просил разузнать, «в какой степени это справедливо». «Однако, если это и так, – разъяснял Некрасов, – то я все-таки скажу, что „Современник” – по крайней мере, пока я в нем – не будет холопом своих сотрудников, как бы они даровиты ни были. Начни вникать, кто кому друг, так зайдешь черт знает куды».[1068] Источники свидетельствуют, таким образом, о возможности возникновений разного рода трений и после того, как редактор уже договорился с Островским о постоянном и даже об исключительном авторстве в своем журнале.