Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Один из дошедших до наших дней авторских экземпляров преподнесен жене: «Милому моему другу Олиньке от мужа, которого она так часто бранит (иногда за дело). 11 июля 1857 г.»[1134] Шутливая надпись снимала напряжение предшествующего времени, когда Чернышевский пережил сильнейшую семейную драму, связанную с увлечением Ольги Сократовны польским офицером Иваном Федоровичем Савицким. Первый глухой намек на особые, осложнившие семейную жизнь обстоятельства, содержался в письме к Некрасову от 5 ноября 1856 г. в разгар работы над «Лессингом». Убеждая в том, что он смотрит на поэзию «вовсе не исключительно с политической точки зрения», Чернышевский писал: «Скажу даже, что лично для меня личные мои дела имеют более значения, нежели все мировые вопросы – не от мировых вопросов люди топятся, стреляются, делаются пьяницами, – я испытал это <…>» (XIV, 322). В конце письма он возвращается к интимному разговору: «У меня с Лессингом недостает времени на составление „Ин<остранных> изв<естий>” – то есть, достало бы, если б я был спокоен; но когда бы Вы знали, что я пережил в последние полутора месяца, Вы подивились бы, что я мог написать хотя одну строку в это время. Скажу только, что чем больше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что люди, правда, безрассудны, делают вздор, глупости, – но все-таки в них больше хорошего, нежели дурного. В успокоение Вам скажу, что неприятности эти имели источником не литературу и касались только лично меня, никого больше. Еще больше прежнего убедился я, что все учреждения, ныне существующие, глупы и вредны, как бы благовидны ни были, все это глупо; любовь, дружба, вражда – все это если не чепуха, то имеет следствием чепуху. А человек все-таки хорош и благороден, все-таки нельзя не уважать и не любить людей, по крайней мере, многих людей. Однако оставлю эту тему, Вам нужно знать не мои рыцарские подвиги, а дела „Совр<еменника>» (XIV, 327).

Ведущая мысль автора писем – благородство человека. Оно проявлено всеми участниками случившегося. Характеризуя отношения О. С. Чернышевской к Савицкому, Н. М. Чернышевская приводит следующие слова Ек. Н. Пыпиной: Савицкий «умолял ее оставить Николая Гавриловича и бежать с ним. Когда она сказала об этом Чернышевскому, он ответил: „Ты совершенно свободна в своем выборе. Я никогда не буду оказывать на тебя давления в этом вопросе. Поступай так, как сама хочешь”. „И вот когда он так сказал мне, я почувствовала, что не могу бросить его. И осталась с ним”, – рассказывала Ольга Сократовна».[1135] Нужно отдать должное жене Чернышевского, открывшей мужу свои чувства к Савицкому. «…Ее правдивая и честная натура, – писала Н. М. Чернышевская, – не могла примириться с ложью и обманом – обычными спутниками супружеской измены. Привыкшая ничего не утаивать от мужа, она не скрыла от него и этой своей привязанности».[1136] Со своей стороны Чернышевский предоставил жене право свободного выбора. Нужно полагать, имело место и его объяснение с Савицким. Благородное, «рыцарское» (слово самого Чернышевского) разрешение конфликта вполне могло вызвать заключительную фразу из цитированного выше письма от 5 ноября 1856 г.: «А человек все-таки хорош и благороден, все-таки нельзя не уважать и не любить людей, по крайней мере, многих людей».

Несомненным отзвуком пережитой драмы навеяны слова Чернышевского (их приводит в своей книге Н. М. Чернышевская) в сцене признания Веры Павловны Лопухову из романа «Что делать?» «О, как жаль, что немногие, очень немногие мужья могут знать это чувство, – пишет Чернышевский по поводу признания Веры Павловны Лопухову в любви к Кирсанову. – Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства».[1137] Никогда в будущем Чернышевский не упрекнет Ольгу Сократовну, любовь его приобретет новые качества, получившие впоследствии редкую силу выражения. «Озарена тобою жизнь моя», – напишет он ей из Сибири.