Последующие наблюдения и размышления приводят к мысли написать о Лободовских роман. Собственно, главным героем теперь представляется не Василий Петрович, а он, Чернышевский. Вот что записано об этом замысле в дневнике 29 октября 1848 г.: «Какие будут мои отношения к Над. Ег.? Конечно, я должен поддерживать её; может быть, должен жениться на ней и т. д. в самом целомудренном духе, конечно, в самом тихом и грустном, конечно, и теперь думаю так: она останется без всякой помощи, – у отца жить мученье, потому что пошлый человек, дурная будет жизнь, в том роде, как обыкновенно изображается жизнь сироты и воспитанницы в повестях, или как, напр., жизнь Александры Григорьевны у своего отца (Клиентова) <…> Итак, вот роман, как он представляется в моей голове: человек, какие редко бывают на земле, пропадает; у него остаются жена и друг; я, пока в университете, должен употребить все усилия (для этого прибегаю тотчас к Срезневскому, чтобы достал место в журнале; если не удастся – к Никитенке; если нет – сам снова к Краевскому; если нет – в „Современник”; если нет – даже к папеньке, которому объясняю положение), чтобы она не могла терпеть ни в чём недостатка, даже должен всеми силами стараться о том, чтобы она жила в довольстве <…> Жить должно ей одной, взяв к себе какую-нибудь старуху, или что-нибудь в этом роде. Когда я кончу курс, устраиваю все свои дела, решаюсь на бракосочетание» (I, 157–158). Развитие романного сюжета настолько тесно переплетается с его собственной судьбой, что он даже себе не может ясно ответить на вопрос, что это – «сон, бред, роман» (I, 159). Мысль о романе как художественном целом выступает в данном случае невнятно, неотчётливо. Иначе и быть не могло при таком необъективированном осмыслении автобиографического материала. Для биографа здесь важно отметить самый факт обращения к крупным эпическим формам, хотя и оставшимся нереализованными. Пройдет 15 лет, и Чернышевский напишет роман, мысль о котором (мы говорим о жанре) возникла ещё в студенческие годы.
Необходимо также обратить внимание на предполагаемую Чернышевским проблематику обдумываемого романа. В центре событий – герой-разночинец, который, во-первых, добывает средства к существованию своим трудом и, во-вторых, спасает от нужды и гибели женщину, испытавшую «дурную» жизнь, «в том роде, как обыкновенно изображается жизнь сироты и воспитанницы и повестях». В неясных пока ещё очертаниях предстаёт перед Чернышевским художественный замысел, разработанный впоследствии в «Что делать?» и беллетристике 1860-х годов. Симптоматично само направление идейно-нравственных исканий Чернышевского, идущих в русле тогдашних лучших реалистических традиций.
По-видимому, Чернышевский пытался осуществить свой замысел, и, вероятно, это был рассказ, потому что уже через полтора месяца, 17 декабря, он записал в дневнике, что дважды потерпел неудачу в «Отечественных записках» и больше не надеется на успех (I, 201).
В январе следующего года он снова охвачен мыслью «попробовать попасть в журнал, и как в „Отеч. записки” после двух неудач совестно, то обратиться на пробу к „Современнику”» (I, 222). «Что писать? – размышляет он на этот раз. – Конечно, быль какую-нибудь – и скорее всего, – вздумалось почти в то же самое время, – историю Жозефины, которую рассказывал мне Петр Иванович Швецов». Сведения о П. И. Швецове в дневнике отсутствуют. Можно предположить, что под этим именем Чернышевский намеревался вывести М. И. Михайлова, который в своё время рассказывал ему о Жозефине. По крайней мере, в дневнике А. Н. Пыпина, посетившего вместе с Чернышевским Михайлова в Нижнем Новгороде в конце июля 1850 г., читаем: «Михайлов пустился в воспоминания о петербургской жизни, как он, приехав туда, жил на большую ногу <…> Вспоминал Михайлов и об эротической части жизни своей, о Жозефине и ещё о ком-то».