Наконец, когда говорим о возможном знакомстве Чернышевского с письмом Белинского к Гоголю, должно быть принято во внимание и то обстоятельство, что ни в одном печатном отзыве не говорилось о лицемерии Гоголя, и вряд ли совпавшее с письмом Белинского словоупотребление было простой случайностью у Чернышевского.
19 октября 1848 г. он читал на занятиях у Никитенко написанную накануне часть сочинения о Гёте. Вот дневниковый отчёт об этом чтении: «Никитенко обращал внимание на то, что более нападали на Гёте за то, что он не участвовал в движении против Наполеона, а не на его частную жизнь. Я много говорил с ним; он говорит, что нет, не во всех сферах человек одинаков, – я говорил против этого. Когда звонок был, меня прервал он на середине повести о Лили; он похвалил очерки характеров отца Гёте и его матери» (I, 151). Спор с профессором был отложен, но Чернышевский продолжал работать над увлёкшей его темой. 9 ноября он отметил в дневнике, что «рассказ о Лили и Гёте» представляется ему теперь «в обширном размере романа» – «напишу так напишу, не будет писаться далее, так напишу только начало, чтобы прочитать Вас. Петр., и меня нисколько не оскорбит, если будет дурно, потому что я не сомневаюсь, что, может быть, я не одарён этою способностью или ещё слишком молод и неопытен; но может быть будет и хорошо (в этом подкрепляет меня отзыв Никитенки об очерке характеров отца Гёте и матери его)» (I, 166–167). 30 ноября он готов был продолжить чтение отрывков из своей повести в университете, но сделать этого не успел: не хватило времени (I, 184), и работа затянулась. Не оставляя замысел, Чернышевский принялся за «Историю Жозефины», и только в начале июня он вновь приступил к продолжению повести, дав ей заглавие «Пониманье».
Повести о Гёте суждено было остаться незаконченной: с опубликованием в «Современнике» перевода автобиографического труда Гёте «Правда и поэзия»,[413]
послужившего для Чернышевского основным источником в работе над произведением, «писать эпизод его и Лили любви» стало бессмысленным (запись от 8 июля 1849; I, 295). До нашего времени дошёл небольшой отрывок из повести (по-видимому, начало), содержащий характеристики родителей Гёте и Лили.[414] Сохранившийся фрагмент свидетельствует, что автор избегал буквальной передачи содержания автобиографических записок Гёте и довольно свободно распорядился этим материалом: сестра Гёте Элиза названа Корнелией, приезд поэта к родителям отнесён ко времени значительно более раннему, соответственно изменена дата его встречи с Лили.[415] Вероятно, автору важно было подчеркнуть цельность натуры Гёте уже в ранние юношеские годы, когда убеждения его находились в стадии формирования и до поэтической известности ещё было далеко.Оставив сочинение о Гёте, Чернышевский, однако, не оставляет самой темы. 8 октября 1849 г. в дневнике появляется запись-рассуждение о новом художественном замысле: «Какую, т. е. о чём писать повесть – вывести ли главным лицом Вас. Петр. и его характер и то, как подобным людям тяжело жить на свете, или о том, как вообще тяжела участь женщины, или, наконец, о том, как трудно всякому человеку следовать своим убеждениям в жизни, как тут овладевают им и сомнение в этих убеждениях, и нерешительность, и непоследовательность, и, наконец, эгоизм действует сильнее, чем в случаях, когда он должен отвергать его для общепринятых уже в свете правил и т. д. – Лежал и всё думал и, наконец, выбрал последнее» (I, 325).
Новая повесть получила название «Теория и практика», и заглавием вполне определялась её проблематика. Во вторник 11 октября он собирался доложить часть написанного студентам на занятиях у Никитенко, но тот «отложил, сказавши, что лучше прочитает один в рукописи, если я доставлю (я доставлю потому, что это более лёгкий путь, если ему понравится, а если не понравится, то ведь, конечно, он не продержит более недели, и поэтому замедление небольшое будет)» (I, 326). Слова о «более лёгком пути» связывались с намерением опубликовать рукопись. 15 октября «дописал свою повесть, т. е. первую часть её, которая кончается смертью Владимира Петровича» (I, 328). На следующий день написано предисловие, а еще через день определились предполагаемые объёмы произведения – «ровно 100 страниц в „Отечественных записках”, куда, конечно, я думаю, скорее всего обратится Никитенко, если ему покажется, что можно; если нет – я сам должен буду, так тоже туда и верно лично к Краевскому» (I, 329). Затем идёт переписка черновика с одновременной переработкой текста. 14 ноября Чернышевский отправился к Краевскому, но тот принимал только по воскресеньям, и он отнёс рукопись Никитенко.