Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)

Этим логическим пассажем полемика с Белинским в 1848 г. не ограничилась. Есть основание полагать, что Чернышевский в отстаивании тезиса о цельности личности, тем более великой личности, какой был Гёте, взял под прицел следующее суждение из «Современных заметок» Белинского (Современник. 1847. № 2): «В Гёте должно отличать человека от художника: Гете был великий художник, но человек он был самый обыкновенный <…> Не искусство, а его личный характер заставляли его вечно тереться между сильными земли, жить и дышать милостынею их улыбок, равно как и оказывать самое холодное невнимание ко всему, что не касалось до него лично, что могло возмутить его юпитеровское, говоря поэтически, и эгоистическое, говоря прозаически, спокойствие. И потому равнодушие Гёте к живым вопросам современной ему истории не имеет ничего общего с искусством: искусство и не думало обязывать его, в свою пользу, безнравственным равнодушием такого рода».[409] Суждения критика о Гёте направлены против тех, кто торопился причислить великого поэта к разряду «чистых», независимых от времени художников, деятелей «искусства для искусства», но не только эти выводы беспокоили Чернышевского. Его не устраивало представление о Гёте как самом обыкновенном и эгоистичном человеке, хотя и великом художнике. Ведь этот тезис встречается в знаменитом зальцбруннском письме Белинского к Гоголю, в котором проведена грань между Гоголем-художником и Гоголем-мыслителем: великий писатель, «своими дивно-художественными, глубоко-истинными творениями» так могущественно содействовавший «самосознанию России», принял на себя глубоко ошибочную роль мыслителя, который во имя церкви и Христа проповедует смирение, а это «ведет неизбежно к лицемерию, ханжеству, китаизму».[410]

Соединение имён Гёте и Гоголя в рассматриваемом аспекте высказываний Белинского находим в дневниковой записи Чернышевского от 5 и 18 октября 1848 г. Слушая 5 октября на занятиях у А. В. Никитенко доклад Корелкина, Чернышевский решил «писать о Гёте и обвинениях его в эгоизме и холодности». Некоторым поводом к этому послужили неуважительные слова о Гоголе. «Никитенко сказал: „Гоголь – поэт и писатель и Гоголь – не поэт и не писатель – два совершенно различные человека” и проч. Корелкин читал слово в слово Никитенкины лекции, и мне пришло в голову, что в самом деле это так, что и дурак усваивает умные мысли, хотя и сам не понимает их. Меня всегда волнует то, когда говорят, как о нехороших людях, о великих людях» (I, 140). Как видим, Чернышевский, переводя разговор в сферу отвлечённо-нравственную, пока ещё далёк от понимания социальных задач критических выступлений Белинского. Разумеется, позиции Белинского и Никитенко также не были идентичными, но в оценке «Выбранных мест из переписки с друзьями» профессор, несомненно, следовал за великим критиком. То же влияние чувствуется и в рассуждениях Никитенко о Гёте. Собственно, слова университетского профессора послужили для Чернышевского лишь «некоторым поводом», главным оппонентом был Белинский.

18 октября Чернышевский твёрдо решил «писать о Гёте, которого отношу к Гоголю и его так называемому лицемерию» (1, 150). Употреблённое Чернышевским слово «лицемерие», встречающееся в письме Белинского к Гоголю, не даёт основания для заключения о знакомстве Чернышевского с содержанием этого письма, но предположение о таком знакомстве оказывается возможным. Установлено, что широкое рукописное распространение текста письма началось «не раньше зимы 1848–1849 гг.», и «в пределах 1847–48 гг. исследователь может искать только слушателей письма».[411] Возможным информатором в случае с Чернышевским мог стать А. В. Никитенко, близкий к редакции «Современника» деятель. Вряд ли осторожный профессор читал студентом это письмо целиком, но какие-то отдельные аргументы в качестве частного мнения Белинского он вполне мог включить в систему своих отзывов о Гоголе. Цитаты из письма Белинского Чернышевский мог услышать и от А. Ф. Раева, посещавшего литературный кружок Никитенко. Раев ещё в 1846–1847 гг. пытался привлечь в этот кружок Чернышевского. В письме в Саратов 6 сентября 1846 г. Раев сообщал со ссылкой на своего товарища по юридическому факультету Николая Левина, окончившего курс в 1847 г.: «26 августа я видел у Левина проф. Никитенко и говорил с ним о Николае Гавриловиче. Он хотел узнать его. Как скоро Николай оглядится и привыкнет немного, мы с Левиным введём его к Никитенко на литературные вечера».[412] От Раева, например, Чернышевский узнал о письме Гоголя к Никитенко, где сообщалось о предполагаемой поездке писателя в Палестину и Иерусалим (XIV, 69). Однако Чернышевский не посещал кружка Никитенко, думается, за отзывы профессора о Гоголе, с которыми он, как об этом говорилось выше, не был согласен. «За Письма к друзьям Гоголя не постыдятся назвать и в печати сумасшедшим Никитенко, Некрасов и Белинский с товарищами, как давно провозгласили его эти господа на словах», – писал Чернышевский отцу еще в январе 1847 г. (XIV, 106).