На берегах полноводной Сивини

«Вдруг мама услышит о том, что произошло в школе? Она шебутная, станет бегать, искать по селу».

Поплавок снова повело, Антон сразу забыл все на свете, но клевать перестало.

«Кончать надо», — решительно подумал он и, вытащив из воды удочку, сбросил с крючка еще нетронутого червяка, стал сматывать леску.

— Что случилось? — оторвав взгляд от своего поплавка, спросил Кирилл Максимыч.

Мальчик объяснил, что его ждут дома. Механизатор посмотрел на него внимательно, отговаривать не стал, лишь пожалел: «Рановато уходишь. На вечерней зорьке только настоящей клев начнется». Спросил, когда они еще встретятся. Антон ответил, что сам его найдет.

— Жду, — согласно кивнул механизатор. — Не забудь, фамилия моя Федин, живу за правлением колхоза в переулочке. А лучше ищи меня как Непутевого, каждый укажет.

«Непутевый?» — удивился Антон и ничего не сказал. Вынул из воды кукан с уснувшей красноперкой и семью еще шевелившими хвостами карасями, попрощался и быстро, чуть не бегом, направился к селу.

VI

На крыльце дома постоял, как бы набираясь решимости, и толкнул дверь.

Бабушка Настя встретила Антона у порога; морщины резче проступили на ее встревоженном лице, ситцевый платочек съехал набок.

— Боже мой, что ты опять натворил? Где был?

Антон сделал вид, будто ничего особенного не случилось, бодрым движением вскинул кукан с рыбами:

— Вот.

— В классе, что ль, наловил? — не без ехидства спросила бабушка.

— Ну, на озере. Ну, погулял немного. Что тут такого?

— Что? Еще выспрашивает, что! — Красные старческие глаза бабы Насти налились слезами. — Да что же это за напасть такая! Третьего дня оно чуть в поле не сгинуло, гроза накрыла! Нонче умотало невесть куда, аж к озеру! Мы только и знаем, что с ног сбиваемся. А вдруг бы утонул, а? Как мать бы тогда? Ну, меня, дуру старую, не жалеешь, об матери-то подумал? Ей и так, бедняжке, горе, одна-одинешенька осталась, вся надёжа на сыночка, а он, нате вам, какие фокусы выкидывает! Вот что значит отцовской руки нету, волю взял, некому тебе штаны спустить да всыпать по тому месту, откеда ноги растут!

— Вы только это и знаете, — попробовал Антон защищаться.

— Ой, да головушка ж наша бедная, что с тобой делать будем, с иродом? Руки опускаются. Павел… отец твой, хоть и гулена был, а все же ты по струне ходил. А тут вконец расхомутался, вконец. Небось взял бы он ремень, так ты сразу бы в ум пришел.

— Конечно! Так бы я и дался, хоть и папе! Опоздали с ремнем!

Баба Настя, казалось, не слышала его слов, из ее глаз капали слезы, она вытирала их концом фартука, что-то причитала дрожащими губами. И Антон, видя это, замолчал. Все ниже опускалась его белокурая голова, уши начали гореть.

— Никогда не разберутся, а сразу ругать, — громко прошептал он, стараясь сохранить независимость, оправдаться.

Старуха будто не слышала. Она сняла телефонную трубку, куда-то позвонила. До Антона, делавшего вид, что он разбирает принесенную рыбу, донеслись ее слова:

— Явился не запылился.

«С кем это она? С мамой?»

— Ну, ну давай. Ждем.

Положив трубку, она продолжала говорить уже про себя, называя внука то «шалопут наш», то «сиротинушка брошенная», и видно было, что рада тому, что он вернулся жив-здоров.

Хлопнула входная дверь, проворно вошла мать, глаза у нее были огромные, воспаленные. Увидев сына, она открыла рот, хотела что-то сказать и вдруг села на стул, словно у нее подкосились ноги.

— Нашелся!

Казалось, она глазам своим не верила.

Антон боялся глянуть на нее. «Ведь бабушка ей сказала, что я пришел». Только теперь он понял, как исстрадалась мать. В комнате повисло тягостное молчание. Вера Михайловна медленно пальцем указала в угол.

— Из школы принесли мальчики.

В углу лежал Антонов портфель с учебниками.

— Спрашиваю их: «Где сам?» Не знают, — тихо и словно бы спокойно говорила Вера Михайловна, и этот ее почти неслышный голос, спокойный тон особенно был мучителен для Антона. — «Подрался. Убежал». Ищу по селу — не видал никто. Жив ли хоть, думаю. Все смотрят сочувственно. Позор! Позор!

Снова наступило молчание. Лишь было слышно, как нудно пел у оконного стекла залетевший комарик. Антон молчал, будто воды набрал в рот. Он знал: скажи сейчас слово, и мать расплачется.

— Нагулялся досыта? — опять заговорила мать. — Может, завтра опять куда-нибудь вдаришься? Вместо школы. О себе только думаешь, ни мать ни бабушка — не люди? Работа у меня нынче не в работу, все из рук валится. То по телефону во все концы звоню: не видал ли кто сыночка? То сюда домой каждые четверть часа прибегаю, а дорогой мой Антошенька развлекается…

Голос Веры Михайловны стал ядовитым.

— Рыбки принес, — вставила баба Настя. Может, заступиться хотела?

«Кончится это когда-нибудь?» — как-то деревянно подумал Антон.

— Что ж, так и будем жить? — спросила Вера Михайловна.

Не дождавшись ответа, заговорила опять:

— Отца, значит, надо слушаться, а с матерью, бабкой нечего считаться?

«Сговорились они что ли? Одно и то же обе».

Вера Михайловна долго еще упрекала его, однако Антон уже видел, что она несколько успокоилась.

— Чтобы это было последний раз. Слышишь, Антон?

— Да, — буркнул он.