На берегах полноводной Сивини

— Будь хозяином своего слова.

Мальчик слышал, как она звонила по телефону к себе на комплекс и сказала, что нынче больше не придет. Бабушка вздохнула и отправилась на кухню.

Воспользовавшись тем, что его наконец оставили в покое, Антон вышел в свою комнату, взял с этажерки первую попавшуюся книжку, раскрыл и сделал вид, будто читает. Сам думал, что ему теперь делать? Все его обвиняют. А за что? Ведь он же не виноват в драке, налетел Кобзев. «Что же мне было — подставлять другую щеку?» — снова сказал он себе теми же словами, что и в школе. Всегда так взрослые: не разберутся и готовы растоптать. Ну если мать очень станет попрекать, он уедет в город к отцу. А то поступит в колхоз помощником тракториста, дядя Кирилл его возьмет. Вот дядя Кирилл хороший мужик, ни разу ни в чем его не упрекнул.

«Ох уж эти женщины!»

На кухне гремели посудой, шипела сковорода, потом баба Настя позвала обоих ужинать.

Свое место за столом Антон занял с тем же деревянным лицом. Проголодался он очень сильно, но яичницу жевал маленькими кусочками, не желая показать, что нуждается в еде, молчал по-прежнему.

— Может, сядешь ко мне поближе? — сказала Вера Михайловна тем же тихим, нарочито спокойным голосом, который так не любил Антон.

Он придвинулся.

— С кем был на рыбалке?

Мальчику показалось, что мать в самом деле немножко отошла и тон у нее не наигранный.

— С одним дяденькой, — заторопился он объяснить, надеясь, что теперь разговор пойдет «объективный» и он сумеет рассказать все толком. — Это тот самый механизатор, что брал меня поле культивировать. Его дядя Кирилл зовут… Федин. Он очень хороший человек.

— Откуда ты узнал, что он очень хороший человек? — На последних словах Вера Михайловна сделала ударение, и опять в ее голосе послышалась язвительность.

— Что я, сам не вижу?

— Так вот знай, что твой «хороший человек» самый первый бездельник в селе и пьянчужка. Никто не знает, чем он живет, чем занимается.

— Вот уж неправда! — запротестовал Антон и положил вилку. — Кто это болтает?

— Все. И не болтают, а говорят. Знаешь, как его все тут зовут? Непутевый.

И Антон прикусил язык, вспомнив, что на озере дядя Кирилл сам ему так отрекомендовался. Почему, в самом деле, у него такая… странная кличка? Действительно, Антон обнаружил у него в ящике бутылку самогона, но ведь дядя Кирилл не выпил ее тогда? И если от него попахивало вином, то совсем-совсем немножко.

— Он тогда в поле мне свой плащ отдал, — пробормотал Антон. — Сам промок. Ходил по грязи за гусеничным трактором. И вообще механизатор какой!

— Да вот чуть не загубил тебя в грозу!

— Неправда, — резко запротестовал Антон. — Наоборот, вызволил.

— Словом, ты больше не должен с ним встречаться. Я-то, глупая, сама тебя отпустила в поле. Надо бы у людей расспросить прежде, а тут все веришь…

— Все равно дядя Кирилл хороший, — упрямо сказал Антон. Он отодвинул тарелку с едой и сидел злой, решительный.

Вера Михайловна поняла, что на сына нашло упрямство и переубеждать его сейчас бесполезно. Ладно, пройдет несколько дней, сам все поймет.

— Ешь, соколик, ешь, — сказала баба Настя и сердито глянула на дочь.

Аппетит у Антона пропал. Он ковырнул яичницу, нехотя стал жевать. Почти не ела и Вера Михайловна.

— Что случилось в школе? — опять тем же тихим, как бы спокойным голосом спросила она. — Почему ушел с уроков?

Антон отодвинул тарелку, вскочил с табурета.

— Куда? — почти вскрикнула Вера Михайловна. — За стол! Слышишь? Боишься объяснений?

— Чего мне бояться?

— Тогда рассказывай.

Запинаясь, глядя в пол, Антон рассказал, как Лешка Кобзев первый к нему полез еще третьего дня возле дома: повыбрасывал из ящика ракеты. Потом в школьном коридоре крикнул в ухо из газетного рупора.

— Первый он все. Задира.

Вера Михайловна не перебивала сына. Антон даже немножко удивился.

— И ребятишки так говорили, — подтвердила баба Настя.

— Какие? — вскинулся Антон.

— Приходили двое из твоего класса. Вроде один — Володя. Солидный такой. И девочка… забыла, как зовут. Приглядненькая из себя.

— Таня? — Антон вдруг покраснел.

Вера Михайловна с досадой хлопнула рукой по столу:

— Мама, по-моему, я Антона расспрашиваю? Можно не встревать?

Баба Настя отмахнулась рукой и подала на стол свежее молоко. Антон еще раз, более связно повторил рассказ. Выслушав его, Вера Михайловна сказала:

— Хорошо, что не обманываешь. Я ведь уже все знаю: была в школе, разговаривала с Петром Петровичем. Все ваши восьмиклассники показали, что первым оскорбил тебя действительно этот мальчик… Козин… Козлов? Да, Кобзев, Кобзев. И все же ты завтра пойдешь и перед ним извинишься…

— Я? Ни за что! — крикнул Антон. — Он будет налетать… Ни за что!

— А я сказала — извинишься, — повысила голос Вера Михайловна. — Он ведь только… подразнил тебя, а первым ты его ударил. У него кровь из носа шла.

— И пускай шла. — Антон бросился в свою комнату, выкрикнул: — Не стану извиняться!

— И еще перед Петром Петровичем. Тоже попросишь извинения. Наказывать тебя не будут, они говорили… Все же ты на всю школу наделал тарарам.