На берегах полноводной Сивини

— Ясно как, — громко ответил Лешка. — Старались. Участок в полном распоряжении, интерес был: сумеем ладно обработать и получим рекорд. Ну и, понятно, карман раздуется. Вот… и соревновались.

— И не промахнулись, — серьезно сказал Маркелыч. — Землица, она всему основа. Ты к ней с усердием, и она отплатит. Ай не так? В прошлом году вы, ребята, за высокий урожай стали участниками выставки в Москве. Докладываю еще раз, что мы нынче получили постановление Выставочного комитета о том, что Кобзев и его бригада награждены серебряной медалью. Давайте пожелаем нашим ребятам и в этом году получить такой же урожай со всей двухгектарной площади.

И вновь аплодисменты раскатились по всей поляне.

— Ура! — закричали ребята, счастливо раскрасневшиеся, улыбаясь друг другу, не щадя ладоней.

И опять взрослые мощно подхватили их крик, и лес отозвался гулким эхом.

Глаза у Кобзева блестели, он распрямился, высоко поднял над головой красную позолоченную папку акта о передаче земли школьникам и громко сказал:

— Будет урожай!

Слова его покрыл новый взрыв аплодисментов и криков «ура». На этот раз Антон забыл все обиды на Кобзева, увидев в нем руководителя своей бригады, и вместе со всеми горячо приветствовал его слова. Ведь и его, пусть еще неопытный, труд был вложен в помидорную рассаду.

XIV

Митинг кончился, и народ заспешил к буфетам, каждый стремился поскорее выпить лимонаду или квасу, утолить жажду. Солнце палило беспощадно, черемушник подобрал свои тени, и лишь в чаще и у реки можно было найти прохладу. Луговые цветы — золотистый курослеп, белолистая ромашка, поповник, голубые незабудки в низинах — все нагрелись и душили своим ароматом. Басовито загудели оводы, шмели, там и сям, трепеща крылышками, порхали бабочки. В лесу хором заливались птицы. С верхушки ели разносилась флейта желтогрудой иволги. И среди радостных их голосов нет-нет да и слышалось одинокое: «Ку-ку».

От трибуны Антон подбежал к матери. Возле нее стояли Рамайкины, вскоре подошел Костя с запасом бутылок в руках.

— Пей, — сказал он, наливая Антону стакан лимонаду.

Старший Рамайкин, лысоватый, широкогрудый, в праздничном костюме, ярких оранжевых ботинках, похлопал мальчика по плечу.

— Говорят, машинами интересуешься? Приглядывайся, обвыкай, а там со временем можно будет и помощником комбайнера поставить.

— Я в бульдозеристы хочу, — насмелившись, сказал Антон. — К дяде Кириллу Федину.

Старший Рамайкин очень внимательно посмотрел на него:

— У тебя уже и план свой?

Вера Михайловна болезненно сморщилась:

— Очень он у нас самостоятельный стал. Никак не могу его переубедить.

— Я уже решил, мама, — упрямо сказал Антон. — И дядя Кирилл обещал мне.

Вера Михайловна умоляюще посмотрела на главного механика, словно ожидая от него поддержки. Старший Рамайкин еще раз скользнул взглядом по лицам матери и сына, проговорил неопределенно:

— Руки-то у Федина золотые.

То ли он больше ничего не хотел сказать, то ли просто не успел, его окликнул парторг Григорий Никанорович. Жена Рамайкина, румяная, располневшая женщина в нарядном ярком платье, видимо молодившаяся, смеясь добавила:

— Голову, Антон, не потеряешь — станешь бульдозеристом.

И еще раз бесцеремонно оглядев паренька, закончила:

— Малый хоть куда. Вполне можно и в зятья принимать.

Все вокруг рассмеялись. Таня обидчиво вспыхнула:

— Мама! Вечно ты!

— Уж и пошутить нельзя! — воскликнула Рамайкина-старшая, делая вид, будто оправдывается.

Таня смущенно зыркнула на Антона и отвернулась.

Ему же было и очень приятно и очень неловко, и, не зная, что сделать, он предложил:

— Давай разведем костерок?

— Замерз? — улыбнулась Таня. — Что ж, надо тебя отогреть.

Она побежала в лес, Антон за нею. День был ясный, жаркий. Он понимал, что предложение его нелепо, но очень уж растерялся от шутки Рамайкиной-старшей и ляпнул первое, что пришло на язык. Набрав сухостоя, Антон и Таня сложили его шалашиком, разожгли. Светлый, как всегда под солнцем, огонек лизнул ветки, закурил дымком.

Гулянье между тем развернулось во всю ширь. Молчаливую Журавлиху будто разбудили, растревожили. Людей на поляне теперь не было видно, но лес и берега реки стонали от шума, смеха, веселых возгласов. В одном месте разливалась гармошка и слышался дробный топот пляски, в другом звенела гитара, и ей подпевал мужской баритон. Лишь грузовики, легковушки, мотороллеры, брошенные хозяевами, грелись на горячем солнце.

Когда Антон возвращался из леса с новой охапкой сухостоя, Вера Михайловна подозвала его пальцем, негромко сказала:

— Я видела твоего Непутевого.

— Где? — насторожился Антон.

— Был со всеми, хлопал в ладоши, когда тебе вручали трудовую книжку. А теперь, наверное, где-нибудь возле пивной бочки. Во всяком случае, твое упрямство заставляет меня искать с ним знакомства. Я — мать. Должна же я иметь представление о человеке, которого сын предпочитает чуть не всей своей родне. Найди его… представь меня. Господи, что только из-за вас, детей, не приходится делать.