На берегах полноводной Сивини

Баба Настя налаживала в кухне самовар, мать переодевалась в своей комнате. Антон понимал, что о письме они сами не заговорят, будут ждать, что скажет он.

— Чай пить будете? — спросила бабушка.

— Я нет, — ответила Вера Михайловна, входя в столовую уже в халате.

— И я, — сказал Антон и кинул на стол распечатанный конверт. — Вот, за портфелем заехать зовет. А мне он не нужен. Обойдусь старым.

Ни мать, ни бабка письмо не взяли, и тогда Антон сам прочитал его вслух. Обе женщины выслушали молча и ничего не сказали. Антон вновь кинул конверт на стол, проговорил:

— Даже привет никому не передал.

Баба Настя повертела письмо в руках, положила на стол и молча вышла из комнаты.

Телефонный аппарат безмолвствовал.

«Уехал ли дядя Кирилл в «Сельхозтехнику»?» — размышлял Антон, в душе теперь уже обиженный на то, что его не взяли. Может, танкист не захотел его беспокоить на ночь глядя? Подумаешь, не выспался бы разок! Ладно. Взрослые говорят: утро вечера мудренее. Посмотрим, что будет завтра.

В своей комнате Вера Михайловна расчесывала перед зеркалом волосы. Антон присел с краю столика.

— Как тебе, мама, показался Федин?

Она не ответила.

— Почему молчишь?

Она уложила волосы, укрепила их заколками.

— А чего говорить? Мужчина как мужчина. Не глупый. Я даже заметила, что у него есть врожденный такт… он скромен, вежлив. Но вот только запустил себя.

К мнению других о своем старшем друге Антон относился ревниво: ему казалось, что все Федина должны воспринимать так, как воспринимал его он. Неужели танкист не произвел на маму хорошего впечатления?

— Что значит «запустил»? Ты думаешь, он пьяница?

— Я, Антон, ничего не думаю, так люди говорят. Они его знают лучше, чем мы с тобой. Федину давно предлагали работу в колхозе. Очень он за нее схватился? То-то. «С меня и пенсии довольно» — так он отвечал. Всякой компании сторонится: «Мне на рыбалке веселей». Вот. А раз человек не хочет трудиться, пьет, значит, он никчемный.

— Не всякому слуху можно верить, — тоном взрослого сказал Антон, довольный, что нашел нужную поговорку. «Не хочет трудиться»! Ох ты! А кто поле культивировал? Я сам с ним ездил. Кто за Мишку Кобзева на экскаваторе работал? А теперь кого ставят на бульдозер? Ну… иногда, может, выпивает. — Антон вспомнил Федина возле ресторана. — Ну и что? А наш отец? Он и трезвенький-то вон что вытворяет!

Вера Михайловна быстро, удивленно глянула на сына и замолчала. Когда она вновь заговорила, глаза у нее были печальные, строгие.

— Нельзя так об отце говорить, Антон. О нем судить могу я. И вообще мы, взрослые, сами разберемся.

— Коне-ечно! — У Антона раздулись ноздри носа. — А я ему чужой?

— Ты еще мал, чтобы правильно понимать такие вещи. — Нет уж спасибо! — Антон разгорячился, говорил с несвойственной ему резкостью. — Я уже не в таком возрасте, когда детям дадут конфетку и они успокоятся. Вы не можете мне запретить иметь свое мнение. Отец бросил меня… Я уже не говорю, что обещал на Байкал. Все мои товарищи по школе с отцами работают: кто на комбайне, кто на тракторе, кто на комплексе. А я? Кто меня научит?

— Антон! Я запрещаю тебе так говорить!

— А я буду! Буду! — уже кричал Антон, вскочив на ноги. — Я тоже хочу что-то уметь. И если отец меня не учит, то пусть чужой! Пусть! Дядя Кирилл мне все объясняет, и я буду с ним работать! — Он вдруг всхлипнул и быстро вышел в свою комнату.

Вера Михайловна последовала за ним, стала успокаивать, гладить по волосам.

— Чего ты? Нельзя так себя распускать. Ох, какой ты горячий, нетерпеливый. Ну будет, будет.

— У всех отцы, — продолжал Антон, всхлипывая. — Почему у меня нет? Совсем, совсем никого. Вот завтра вставай и поезжай на помидоры. А Кобзев нарочно станет делать замечания, выламываться: мол, он важная фигура, командир. Приятно? Я механизатором хочу быть. Мне нравится. Понимаешь? Нравится.

— Ладно, мой мальчик, ладно. Успокойся. Что ж, я в конце концов… что ж? Только прошу тебя, не перенимай дурное. Ты у меня один. Ты да мама. Ни души больше.

Из глаз Веры Михайловны тоже потекли слезы, и она приглушенно повторила:

— Ни души. Никого.

Теперь ее утешал Антон. Ему сразу стало стыдно своей вспышки, он забыл о собственных горестях и начал говорить, что не надо расстраиваться, они проживут и сами, он, Антон, выучится на бульдозериста, потом поступит в Саранский университет, и все будет хорошо.

В этот вечер и мать и сын заснули умиротворенные.

Звонка телефонного не было и утром, Антон не знал толком: уехал Федин или нет. Надо было собираться на Журавлиху. Он наскоро позавтракал и отправился в школу.

День выдался пасмурный, на западе собирались тучки, дул неприветливый ветерок. Почти все ученики уже были в сборе, одеты в куртки, картузы. Они играли на пригорке возле школы в городки. Антон попросил и себе биту, однако ударить не успел — явился Петр Петрович, тоже одетый по-дорожному.