На берегах полноводной Сивини

— В таком случае разговаривать будете с Петром Петровичем. Мне с вами лясы точить некогда. Помидоры не ждут.

— Валяй, валяй! — крикнул ему вслед Толя. — Да ты что, ослеп? Не видишь, что мы тут делаем? Пускай Петр Петрович над тобой посмеется. Валяй!

Очевидно, Кобзев и сам заметил колья на песке, кувалду и все понял. Не желая признаться в своем промахе, он тем же гонористым голосом выкрикнул:

— Вижу, как вы работаете! Если будете игруньками заниматься, влеплю выговор.

Тут же повернулся и ушел.

«Съел? — не без злорадства подумал Антон. — Не будешь цепляться».

Чтобы не показать, будто они испугались Кобзева, ребята еще повозились на песке, а потом полезли в реку и начали забивать очередной кол.

— Давай поднатужимся, — сказал Толя, — и еще вгоним парочку. Сделаем хоть небольшой настил, доски в четыре. Чтобы малыши уже могли отсюда прыгать. Вот Лешка и осечется…

За работу друзья взялись с новым жаром.

Скоро им пришлось обратиться за помощью к Петру Петровичу, который был повыше ростом: дальше пошло глубокое место. Здесь уже колья в дно речки могли забивать только взрослые.

На послеобеденное время дела осталось совсем мало, и к вечеру оба мостка были готовы. Один отдали в распоряжение девочек. Со второго тут же, как лягушата, стали прыгать в воду малыши, подняли радостный визг.

На другой день никакой строительной работы не нашлось, и пришлось Антону брать мотыгу и становиться в ряд с другими школярами пропалывать, рыхлить помидоры.

Небо было чистое, без единого облачка, солнце палило так, что уже с утра стало жарко. Участок был длинный, казалось, ему конца нет. Пока Антон прошел первый рядок, над бровями его скопился пот, губы пересохли, а полусогнутая спина и плечи онемели. Антон крепко сжимал рукоятку мотыги, старался рыхлить землю энергичней. При пикировке помидор весной у него зябли руки, а тут, наоборот, они горели. У него сейчас была только одна мечта: дойти до кустиков, и, распрямившись, отдохнуть пяток минут.

Справа от него работала востроносенькая девочка из шестого класса в косынке и тапочках. Антон несколько раз ловил на себе взгляд ее зеленых глазок. К удивлению Антона, девочка легко обогнала его и далеко ушла вперед. Антона это привело в смущение.

«Что такое? Почему она меня так быстро обставила? Гляди, опять белоручкой назовут».

Его теперешний друг Толя Маскаев работал на другом конце поля, да и он уже обогнал Антона больше чем на полрядка. Кичапин чувствовал, что устает, но присесть и отдохнуть стеснялся. Пот щипал ему глаза, лицо, плечи жгло солнце, спину ломило.

С великим трудом прошел он второй рядок. Тяжело переводя дыхание, присел под кустиком рядом с востроносенькой Ниной. Девочка плела венок из золотистых одуванчиков, перемежая их васильками, голубыми колокольчиками. И опять Антон удивился: вот пигалица, успела и цветов набрать. Похоже, совсем и не устала.

— Ты зачем мотыгой машешь? — вдруг спросила Нина и чуть улыбнулась. — Так сразу выдохнешься.

Антон покраснел: еще не хватало, чтобы эта малявка учить его стала. Девочка смотрела очень доброжелательно, и он заметил, что в ее узком подбородке, розовых губках есть что-то ласковое, как у лисички.

— Еще что скажешь? — спросил он, стараясь держать тон превосходства. — Может, и покажешь?

— Отчего ж?

Она легко вскочила, взяла его мотыгу и быстро и ловко стала срезать сорняки вокруг куста помидора.

— Видишь? Когда срезаешь сорняки — работай всем полотном мотыги, а как надо рыхлить у куста, ставь мотыгу углом, не спеши, не то срубишь стебель. Кобзев заругает.

«А ведь девчушка-то умненькая», — вдруг очень дружелюбно и с признательностью подумал Антон. Ему уже совсем не было стыдно, что она его учит.

Он почувствовал еще большее расположение к Нине, когда начал мотыжить так, как она его учила: действительно, работалось легче.

Пройдя новый рядок, Антон увидел, что все равно отстает и от своей соседки, и от других. А тут еще в добавление ко всему обнаружил, что натер на порозовевших ладонях водянистые мозоли. Откуда они взялись?

— Ползешь? — услышал он над собой именно тот голос, который меньше всего хотел слышать. Возле него стоял Кобзев, наблюдая, как он мотыжит.

Антон хотел ответить что-нибудь едкое и почему-то не нашел слов.

— А почему ты без рукавиц? — задал новый вопрос Кобзев. — Ну-ка покажи руки.

И вновь Антон не обрезал Кобзева, а покорно выставил обе свои ладони.

— Факт, натер.

Говорил Лешка по-прежнему грубовато, и снова Антон, неизвестно отчего, не обиделся.

— Иди сейчас же в помещение, пусть медсестра сделает перевязку. На ключ, откроешь мою кладовку, увидишь рукавицы. Белые. Надень и чтобы работал только в них.

«Раскричался, — подумал Антон. — Стукнуть его? Я и с мозолями сумею с ним справиться».

И, повернувшись, пошел в домик.

«Рукавицы? А потом чтобы меня назвали белоручкой?»

И тут же отметил про себя, что голыми руками работали только немногие школьники. Вон и Маскаев в нитяных варежках.