Ночь стояла ветреная и холодная. У авторемонтной мастерской Раим возбужденно разговаривал с бородатым мастером. При свете бензиновой лампы его жестикуляция проецировалась на белой стене дома. Раим бил себя в грудь, простирал руки вверх — видно было, что он пытается в чем-то убедить собеседника. В ответ мастер беспомощно разводил руками. Я подошел ближе. Увидев меня, Раим потянул бородача в мою сторону. Взволнованный шофер жаловался, что не может достать цепи. Как ехать через пустыню? Раим был в полном отчаянии.
Я прибавил шагу, чтобы догнать своих. В большом, слабо освещенном кинозале собралась мазарская «золотая» молодежь. Юноши расположились небольшими группами вокруг деревянных досок с отверстиями. Игра несколько напоминала наш бильярд. Кий заменяет здесь деревянный диск, приводимый в движение щелчком. Некоторое время я наблюдал. Потом мне разрешили даже сделать несколько таких щелчков.
На балкон провожал нас сам директор кинотеатра. Я пытался узнать, какой все же будет фильм, но директор только пожимал плечами и повторял неизменное «cinema». Как выяснилось, ничего другого он и не мог оказать. То, что нам удалось увидеть в промежутках между многочисленными и неожиданными перерывами, было симбиозом двух или даже трех индийских фильмов. Отдельные фрагменты демонстрировались в абсолютно произвольной последовательности. Зрителей это не удивляло, никто из них и не пытался разобраться в содержании. Люди на экране двигались, можно было смотреть на красивых индийских девушек — и это было самое главное.
После одного из очередных перерывов мы почувствовали, что наша жажда культурных развлечений утолена, и с легкой душой покинули кинотеатр.
На следующий день, после завтрака у мудира, мы втроем — Конрад, Бронек и я — сели в «газик» Абдуллы. Все прочие с Зыгмунтом во главе должны были дожидаться в Мазари-Шарифе.
Дорога до Патта-Гиссара не принадлежала к разряду лучших в Афганистане. Правда, первые пятнадцать — двадцать километров не сулили тех трудностей, о которых нас предупреждали. Равнинная местность, изредка дома из глины. Дальше — пустыня. Необозримое серое пространство.
Мы добрались до первой огромной песчаной дюны, преграждающей дорогу. Чтобы обогнуть ее, надо было свернуть в пустыню. Машина, выбрасывая из-под колес тучи черного песка, метр за метром продвигалась вперед и наконец выехала на дорогу. Еще не раз нам приходилось съезжать на песок. «Газик» проваливался по самые оси. Даже незначительное увеличение скорости или непроизвольное торможение приводили к тому, что машина зарывалась в песок и мы кропотливо откапывали ее с огромной затратой сил.
— Раз, два — взяли! Вперед! — кричали мы друг другу.
То и дело надо было давать мотору остыть, вода в радиаторе закипала. Во время одной из таких вынужденных передышек мы наблюдали за проходившим мимо караваном, который сопровождал старый проводник верхом на осле. На указательном пальце вытянутой правой руки старика была подвешена бутылка с водой. Едва не достающие до земли ноги раскачивались в такт мелким шагам осла. Это монотонное движение амортизировало тряску и одновременно подгоняло вислоухого. Следом шли верблюды. Первый был соединен веревкой с войлочным седлом осла, каждый последующий — привязан к хвосту предыдущего. Этот «поезд» насчитывал восемь длинноногих животных. Они двигались медленно, высоко над землей мерно покачивались тюки с хлопком. Между Мазари-Шарифом и Патта-Гиссаром постоянно курсирует несколько тысяч верблюдов. До сих пор еще не изобретено более надежного и дешевого способа перевозок через пустыни.
Вконец измученные возней с машиной в зыбучих вязких песках, мы порой готовы были бросить ее и пересесть на верблюдов.
Около четырех часов на горизонте появилась зелено-коричневая полоса. Вскоре уже можно было различить глиняные домики, а за ними блестящую ленту Амударьи. Мы подъехали к афганскому пограничному посту, где нас приветствовал загоревший до черноты поручик. Железная дисциплина, которую он поддерживал среди подчиненных, серый мундир с выгоревшими малиновыми лацканами, тихое запустение маленького поселения — все это словно сошло со страниц романа Г. Сенкевича «Станицы».
Наши семьи еще не прибыли. Мы попросили соединить нас с Термезом. Пусть жены и дети выезжают немедленно! Всех охватило старательно подавлявшееся до сих пор возбуждение. От встречи нас отделяли теперь всего лишь часы, а может быть, и того меньше.
Комендант отнесся к нам очень внимательно. По всему было видно, что он расценивает происходящее как нечто необычное, как небывалое событие в истории своей пограничной службы. Подробно спрашивал, сколько детей, сколько женщин. Удивленно покачивал головой и наконец сказал:
— Прошу вас, располагайтесь, а я распоряжусь, чтобы подняли байрак.
— Как это — подняли байрак? — взволновался Конрад. — Зачем нам какой-то байрак? Достаточно позвонить.
Байраком оказалась выкрашенная в черные, зеленые и красные полосы балка. Поднятием ее вызывали советского коменданта пограничного поста.