На дорогах Афганистана

Нам стало не по себе. Я попытался было объяснить, что не хотим причинять ему лишние хлопоты, но ничто не помогало. Мрачное выражение не сходило с обожженного солнцем лица. Только когда мы упомянули о волнении, связанном с приездом' жен, комендант несколько успокоился.

Сидевший в стороне Абдулла лишь после специально обращенного к нему: «Прошу!» — придвинулся к жестяной миске. Когда старшие по чину уже ели, получил разрешение присоединиться к трапезе и ординарец. Я не раз слышал, что прислуга в Афганистане пользуется одинаковыми правами с хозяевами, однако мне впервые пришлось увидеть офицера, беседующего с ординарцем в присутствии гостей. Очередность приглашения должна была означать при этом четкое соблюдение иерархии, а также уважение, оказанное гостю в соответствии с его рангом.

Этикету в Афганистане вообще придается очень большое значение. Европейцы порой не замечают различных тонкостей в порядке приглашения, рассаживания гостей, в способах приветствия и расстановки яств. А между тем все это имеет свой смысл.

Однажды я был свидетелем, как на обеде в честь министра одному из директоров и сидящим рядом с ним служащим было предложено передвинуться, чтобы освободить место «влиятельному» сановнику.

Есть рассыпчатый рис тремя пальцами, — казалось бы, чего проще? Однако разваренные зерна выпадали из руки по пути ко рту, и на финише не оставалось ничего другого, как просто облизать пальцы. Хозяин, видимо, заметил наши муки и, улыбнувшись, приказал ординарцу принести ложки для неловких гостей.

За чаем начался разговор, а вернее, расспросы старого офицера. Родом он был из Кабула. Там начал свою карьеру, там имел семью, друзей. На границе служил уже семь или восемь лет. Это своего рода дисциплинарное взыскание. Наши попытки выяснить причины так и не увенчались успехом. Кто-то из нас спросил прямо, без обиняков. Комендант сразу замолчал, пристально вглядываясь в темный угол. Мы также замолчали, боясь допустить новую бестактность.

Ветер усиливался. Песок бросало в оконные рамы. Комендант поднял голову. Мысли его были где-то далеко. Наконец он поднялся и отдал распоряжение готовиться ко сну. Я заснул сразу же, как только принял горизонтальное положение.

Утром, открыв глаза, я увидел в землянке только смуглого, раскосого солдата. Он с улыбкой приветствовал меня. От неге я узнал, что все уже у реки, ждут своих ханум. Но ханум сегодня не приедут, потому что ветер ужасный.

И действительно, на улице бушевала буря. Какое-то мгновение я сражался с дверями, которые буквально вырывались из рук. Было холодно и мрачно. Движущиеся тучи пыли ограничивали видимость. По лицу и рукам били мелкие песчинки. Коричневая Амударья покрылась крупной рябью, она казалась разгневанной и грозной. Серо-белые пенистые гребни гнались друг за другом и с яростью разбивались о берег. На их фоне я увидел две маленькие согнутые фигурки. Это Конрад и Бронек пристально всматривались в восточную линию горизонта.

Часы ожидания казались бесконечными. Напрасно комендант уговаривал нас вернуться в землянку, уверяя, что дозорные немедленно дадут знать, как только покажется моторка, — мы никому не собирались уступать свой пост.

Наши друзья только покачивали головами: взрослые люди, инженеры, с министром на дружеской ноге, а ведут себя как дети, — никакого достоинства. Сочувствуя нам от всей души, Абдулла или кто-либо из солдат приносили чай с кукурузными лепешками.

Близился вечер. Продрогшие, отчаявшиеся, покрытые с ног до головы пылью, мы уже собирались уйти в землянку, как вдруг вопреки законам дня и ночи вокруг начало светлеть и ветер утих. Через завесу пыли стал виден огромный диск заходящего солнца. Далеко на воде обозначилась темная точка, потом вторая, третья. Сердце забилось сильнее. Появился комендант и своим кратким: «Прибывают!» — окончательно рассеял наши сомнения.

Первой плыла большая серебристая моторка с красным флагом. Уже можно было различить силуэты людей, сгрудившихся у борта. Почему они плывут так Медленно?.. Да это… Барбара, Ягуоя, Гжесек! Каждый видит только своих. Машут руками… Улыбаются… Может быть, дети и не узнают своего бородатого отца, но все же улыбаются…

И вот лодка пристает, на берег выскакивает матрос. Я хватаю на руки сына, прижимаю к себе дочь, целую жену. Мы все вместе, и я могу обнять их… Они здесь!.. Смех, слезы…

— Ну идите же, идите! Наконец-то!..

Барбара, как всегда, в любых обстоятельствах трезво смотрит на вещи:

— Да, да, а багаж?

И все сразу становится на свои места.

Я начинаю видеть и других людей кроме своей семьи. Комендант с Абдуллой деликатно отвернулись, не смотрят в нашу сторону.

Светловолосый советский капитан, с которым мы вчера познакомились, стоит на берегу. Он тоже взволнован. Подходят остальные моторки, с вещами. Начинается выгрузка. Как по команде, все три женщины бросаются туда, где плечистые, ясноглазые советские моряки подают смуглым афганским солдатам чемоданы, баулы, сумки, свертки, рулоны.

Я держу за руку своего трехлетнего сына и чувствую горячие объятия маленьких, худеньких ручек Ягу-си. Мне хорошо. Я счастлив.