На дорогах Афганистана

В саду нас встретили солдаты и Чадра. Ягуся сразу занялась собакой и уже ни на что больше не обращала внимания. С радостью и даже гордостью ввел я свою семью в небольшую двухкомнатную квартиру. За окнами темнели силуэты гор.

— Как здесь красиво! — прошептала Ягуся.

Так мы вступили в новый этап нашей жизни.

ЦЕНА ЭКЗОТИКИ

— Так, хорошо, натягивай ленту. Еще двадцать метров. Живее!

Я стоял у постоянно запотевающего и быстро замерзающего теодолита. Через перевал ползли плотные, низкие тучи, дул холодный, влажный ветер. На каждой травинке с подветренной стороны — слой льда в несколько миллиметров. В последние дни ноября осень здесь стала необычайно суровой. О безоблачной голубизне неба остались лишь воспоминания. Потянулись сумрачные дни и морозные ночи. Рукавицы нельзя было снять ни на минуту. Сырость и стужа проникали сквозь одежду, словно острыми иголками кололи тело.

Видимость была скверная, приходилось продвигаться с теодолитом короткими, тридцати-, сорокаметровыми дистанциями. Мы спускались вниз по скользкому, очень отвесному глинистому склону. Солдата, переносящего инструмент, должны были страховать два других. Кирка не брала полупромерзшую почву, и нам с трудом удавалось вбивать в землю колья. Нагруженный только планшетом и блокнотом для записей, я едва удерживал равновесие и не переставал удивляться солдатам. Они были без рукавиц, в промокших шерстяных мундирах. Серые лица под шапками, напоминающими наши жокейки, сводило от холода, руки стыли на ледяном ветру. Видно было, с каким усилием они разжимают замерзшие пальцы. Но ни разу не приходилось слышать от них ни слова жалобы.

С перевала не было видно долины. Мне казалось, будто я подвешен среди серой мглы. А тут еще оставил дома часы и полностью утратил ощущение времени. Рассчитывая на природную способность солдат определять пору дня, я опросил у них, сколько времени. Ответы были на удивление разные.

Тут я обратил внимание, что солдат у прибора ведет себя как-то странно. Что бы это могло значить? Я окликнул его. Никакой реакции. И лишь через минуту слабый голос протянул плаксиво:

— Не могу больше!

Руки у бедняги настолько окоченели, что он был не в состоянии работать с прибором. Я сам переместил теодолит и пообещал солдату, что, спустившись в долину, мы разведем костер и устроим длительный привал.

Ожидание благоприятного момента для замеров и смены позиции, запись данных окостеневшими пальцами — все это продолжалось бесконечно. Но вот осталась позади отвесная глинистая гладь. Мы вошли в узкую каменистую долину. Еще несколько замеров — и задание можно считать выполненным. Самый младший из моих помощников, тот, которого пришлось заменить, кровоточащими, потрескавшимися от холода руками помогал мне складывать штатив и убирать теодолит в металлический футляр. Остальные искали топливо. Мне было очень интересно, как они разожгут обледеневшие ветки.

Через несколько минут из темноты вынырнули трое. Они принесли сухой овечий навоз из какой-то пещеры. Запылал огонек. Очищенные ото льда прутья положили вокруг костра для просушки.

Наконец-то можно было вытянуть над огнем руки. Вдруг я почувствовал безмерную усталость. Подсел поближе к костру, обхватил руками колени. Голова сделалась тяжелой, глаза закрывались сами собой. Пристально глядя на огонь, я постепенно утрачивал ощущение времени и пространства.

Ветер утих, кругом царила абсолютная тишина. Трое солдат дремали, четвертый подбрасывал в костер ветки.

И вдруг я услышал робкий голос:

— Инженер-саиб, уже совсем поздно.

Я открыл глаза. Действительно, туман поднялся несколько выше. Опустились сумерки. На этой широте темнеет очень быстро. Я вскочил на ноги:

— Идем!

Разомлевшие от тепла солдаты забрали оборудование и двинулись в обратный путь. Отойдя от костра, я сразу почувствовал, что стало холоднее. Когда через несколько минут мы подошли к глинистому откосу, было совсем темно. Тропинка различалась с трудом. Начался подъем. Идущий впереди солдат неожиданно потерял равновесие и упал прямо мне под ноги. Мы скатились вниз, увлекая за собой всех остальных. Я тихо выругался.

Новая попытка подняться вновь окончилась неудачей. На этот раз первым шел я. Неоднократно пытались мы форсировать обледеневший, гладкий, как стекло, откос, но более чем пятьдесят метров преодолеть не Удавалось, а от перевала нас отделяло несколько таких подъемов. Мы оказались в ловушке. Может быть, вернуться в долину? Но до ближайшего жилья, чайханы Гуляма, около двухсот километров. Можно было бы поискать ослиную тропу, ведущую на перевал, но в темноте в этом лабиринте небольших долин и ущелий легко заблудиться, и тогда уж придется бродить до утра.

Пока я раздумывал над создавшимся положением, самый молоденький солдат вдруг отскочил назад и прошептал:

— Волк!

— Где? — с беспокойством допытывались остальные.

— Вот там, — показал он рукой.

Слева от себя я и в самом деле увидел два блестящих огонька.

— Да здесь и второй! — прошептал кто-то из солдат.