На дорогах Афганистана

Мне припомнилось, как мы проезжали через Ташкурган и Саид, указав на один из домов, сказал, что в нем живет невеста Раима. Разумеется, это было не совсем так, ибо Раим, по-моему, жениться не собирался. Но что-то, видимо, было, потому что при словах Саида парень покраснел и стушевался, как теперь, при встрече с Барбарой. Может, он тогда увидел какую-нибудь девушку в саду или разговаривал с отцом, у которого дочь на выданье, — не знаю. Однако про себя я отметил, что молодые люди здесь очень чувствительны в делах сердечных. Само же понятие «сердечное дело» включает в себя решительно Bice, что связано с прекрасным полом.

В нескольких словах я рассказал Барбаре историю с цепями. Она была взволнована и пригласила Раима позавтракать с нами. Я стал искать коменданта, но тот словно сквозь землю провалился. Дети хотели есть, и ждать дольше не имело смысла. Поданный на белой скатерти-простыне завтрак: ветчина, рыбные и мясные консервы, масло, настоящий хлеб, всевозможные сухарики и хлебцы к чаю — все то, что женщины привезли с собой, — нам удавалось пробовать лишь изредка, когда случалось бывать в Кабуле.

Раим присел у одного из углов и с подозрением присматривался ко всему происходящему. Дети в свою очередь с любопытством разглядывали его. С момента высадки на берегу им все казалось удивительным и таинственным. Этот молодой человек, например, напоминающий чертами лица кого-то из Варшавы, сидит в доме, за завтраком в меховой шапке. На нем пиджак, а снизу как будто подштанники. Разве так ходят в гости? Ягуся не выдержала и спросила, почему он так странно одет и отчего не снимает бараньей шапки. Я не успел ответить на ее вопрос, ибо как раз в этот момент произошел весьма комичный инцидент. Женщины в доказательство своей признательности (история с ружьем была уже всем известна) усиленно накладывали на тарелку Раима охотничьи сосиски, сухую колбасу, ветчину из специально открытой по торжественному случаю банки, всевозможные деликатесы, которыми они так гордились. Раим откинулся назад, выражение лица у него было странное. Гостеприимные хозяйки расценили его поведение как проявление скромности и настойчиво уговаривали его отведать то или иное блюдо. Бедняга же отодвигался все дальше и дальше, наконец он спросил:

— Это свинина, инженер-саиб?

Я утвердительно кивнул головой.

Раима передернуло. Он мгновенно отскочил в сторону. Когда после моих разъяснений с его тарелки была убрана ветчина, он опять присел к «столу», не желая обидеть нас. Мне так и не удалось упросить его попробовать селедочное филе, хоть я и уверял, что это не свинина. Видимо, у Раима совсем пропал аппетит. В результате он с трудом съел кусочек хлеба, немного вяленой рыбы и выпил чаю. И сразу ушел, объявив, что надо приготовить машину к дороге. Выглянув из окна, я увидел, как он выплевывает что-то за углом дома.

Запрет употреблять в пищу свинину превратился у большинства мусульман в своего рода манию. Они так же ненавидят свинину, как мы, скажем, собачье и кошачье мясо.

Несколько месяцев спустя я наблюдал в Кабуле, как наш служитель Махмуд взял тряпкой со стола кухонный нож, которым жена резала колбасу. Он кипятил нож, чистил его песком и наконец закопал на пару дней в землю. Закопал и тряпки — ту, которой брал нож, и ту, которой в течение доброго часа чистил суповую кастрюлю.

Запрет есть свинину, безусловно рациональный в условиях жаркого климата, подкреплялся многочисленными легендами, часть которых была возведена в ранг религиозных верований. Мне самому приходилось слышать о злых людях, которые в наказание за земные грехи оказывались после смерти в тушах свиней. Достаточно поверить этому, чтобы до конца своих дней с отвращением относиться к ветчине, колбасам и отбивным котлетам. Немногочисленная, считающая себя прогрессивной группа кабульской молодежи, напротив, гордится тем, что употребляет свинину, как, впрочем, и алкоголь, хотя и то и другое запрещено законом.

В этот день мы доехали только до Мазари-Шарифа.

Мудир оказал нашим женам буквально королевские почести. Умилялся, глядя на детей. Губернатор также выразил желание увидеть героических ханум, которые добирались к своим мужьям по суше и по воде, через горы, реки и пустыни, несмотря на все предостережения мудрых людей.

Все эти церемонии отняли у нас два дня.

Наконец мы добрались до Айбака. Наша обычно пустынная улица была полна мужчин. Давно они сидели здесь или хорошо поставленная служба информации известила их о времени нашего прибытия, не знаю.

Наверняка каждый из них сказал бы, что очутился тут случайно, ибо кому интересны чужие женщины, даже если они, как гласит молва, не носят чадры?

Пока мы прошли пять метров от машины до двери в глиняной стене, на улице разыгрался целый спектакль. Все эти «случайные» прохожие старались не смотреть на нас. Разве что кто-нибудь бросит мимолетный взгляд. Лишь маленькие черноглазые дети с разинутыми ртами обступают нас тесным кольцом. Но они заинтересованы в основном Янусей, Гжесем и Збышеком. Наверное, думают: «Какие они бледные и как странно одеты!»