– Этот разговор у нас с вами уже был. Вы сказали мне «нельзя», я ответил, что мне всё равно, и мне даже почти удалось вылететь со станции, пока не явились эти двое. Вы решили повторить этот совершенно не увлекательный разговор?
– Я решил ухватиться за возникшую возможность и в этот раз настоять на запрете. Вы не полетите на другую строну. И никто не полетит.
Менингэм вдруг остановился и пристально поглядел на своих собеседников. Его лицо приблизилось на экране.
– Что вам известно, маршал? – спросил он.
Роннинг улыбнулся, закинул ногу за ногу и мягким голосом, не свойственным его натуре, ответил:
– То же, что и всем. Это опасная зона с высокой степенью риска. Смертность превышает показатель в девяносто процентов! Я, как единственный представитель действующей в Королевстве власти, беру на себя полномочия и ответственность за ваши жизни, а потому запрещаю переход.
Менингэм скривил гримасу отвращения, картинка сменилась на общий план, и фигурка компьютерного человека снова принялась блуждать вдоль нескончаемых библиотечных полок.
Маршал выглядел спокойным и уверенным, но в голове прокручивал свои слова, проверяя, не сказал ли он лишнего? Тайна, которую он хранил, становилась тяжелой и обременительной ношей в присутствии сверх интеллектуала.
– Я оспорю ваш запрет, маршал, какими бы мотивами он не был продиктован. Люди могут со мной не лететь, если вы опасаетесь за их жизни. Ну кроме капитана судна и моей ассистентки. Эти двое мне нужны.
– Оспаривайте сколько вам угодно. Но сквозь аномалию никто сегодня не отправиться! Это опасно. Спросите у этих двоих, – маршал кивнул в сторону взятых под охрану Асмии и Шамиля. – Если, конечно, они говорят правду о том, где побывали.
– А вы сомневаетесь в этом? – удивился дипломат.
– Более того, – отвечал Йодель, с усмешкой глядя в глаза министру, – я считаю, что совершенно неважно, были эти люди на другой стороне или нет. Наши оппоненты из содружества хотят воспользоваться этой ситуацией. А шумные упреки в адрес Менингэма, который посадил на свой звездолёт граждан чужого государства, лишь отвлекающий манёвр.
– Отвлекающий от чего? – сощурив свои и без того узкие глаза, спросил Огоннёров.
– Вы мне скажите, – усмехнулся маршал. – К примеру, ответьте мне, почему ваших людей удерживает вооруженный солдат, которого вы привезли с собой?
– Он их охраняет, – холодно отвечал министр. – Так делают у нас в стране. Мы оберегаем наших граждан.
– Вы тычете дулом автоматического оружия им в спины, чтобы они не могли возражать вам. Это не охрана. Это смертный приговор. Почему бы вам не отпустить их?
– И это говорите вы? – изумился Огоннёров, с радостью хватаясь за возникшую возможность. – Вы, который удерживает моих людей?
– Мы удерживаем только одного, – влез в разговор Линард Байл. – И только по просьбе этой девушки, – он указал на доктора Сандовал. – Она назвала его военным преступником и убийцей.
– И надо отметить, – добавил Менингэм, – что я с ней согласен. Впрочем, я полагаю, что он лишь продукт своей среды, в которой каждый получивший высокий пост так или иначе является преступником и убийцей.
– Вы будто хотите нас в чём-то обвинить, господин Менингэм? – спросил Огоннёров.
Менингэм сверкнул белоснежной улыбкой. Стеллажи за его спиной окончились, и фигура на экране остановилась у высокого окна, за которым мерцали звёзды Млечного пути.
– Разве только в дурном вкусе. Ваши милитаристические сюртуки, увешанные орденами, изрядно устарели и способны восхищать только вашу собственную натуру.
– Так вы ответите на мой вопрос, министр? – спросил Роннинг. – Вы подослали к нам ваших людей, чтобы затем явиться на научную станцию с армией головорезов? Это как-то не честно, вы не находите?
– Что вы такое говорите, Йодель? – полушепотом спросил дипломат. – Вы его подначиваете.
– Разумеется, – наклонившись к Чеху, ответил Роннинг. – А для чего этот спектакль ещё нужен?! Я использую эти параноидальные бредни в ответ на их же обвинения. Я говорю с ними также, как ещё двадцать минут назад обращался к нам господин министр. Это такая игра. И сейчас мяч на их стороне, – усмехался Роннинг.
Айхан Огоннёров прослушал слова маршала, обращенные к дипломату. Он справился с возмущением, вызванным вопросом Роннинга, шумно и протяжно выдохнул, поёрзал в кресле, разместился, наконец, удобно и поднял на него глаза.