– И люди, в самом деле, заслуживали смерти?
Лида усмехнулась.
– Этого никто не знает. Но если бы мы сейчас сидели в каком-нибудь кафе в Москве, я бы сказала «да».
– Вас что, всё время прослушивают? – удивился Джаред.
– А вас нет? – Лида удивилась не меньше друга.
– Когда в прошлом столетии религия окончательно утратила свою власть, – пустился в разъяснения Финниган, – разум человека наконец освободился, а вместо храмов и мечетей стали возводить школы, научные центры, обсерватории и прочее. В развитом цивилизованном обществе, свободном от предрассудков, люди не воюют, не запугивают, не терроризируют друг друга. И прослушка больше не была нужна. Жители Королевства проголосовали против вмешательства в личную жизнь. Специальные службы, проедавшие дыры в бюджете, были упразднены, а мы стали свободными.
– Это звучит, как утопия, – рассмеялась Лида.
– Я не говорю, что мы живём, как в раю. Мы болеем, страдаем от безработицы, удивляемся глупой молодёжи, не желающей учиться, не можем многого позволить себе из-за высоких цен на каллистиний.
– Монополия Содружества на эту руду, пожалуй, единственный рычаг воздействия на Королевство, – задумчиво протянула Лида. – Но, я думаю, благодаря этому вы развиваете свои технологии ракетостроения и многое другое.
– Я открою тебе тайну, – улыбнулся Джаред и наклонился вперёд. – Мы с друзьями не просто так оказались на этой стороне.
– Кажется, ты уже говорил. Вы отправились искать руду.
Джаред кивнул.
– Но я не говорил, что мы её нашли. Более полугода, если считать в стандартной земной системе, мы занимались добычей. И если бы у нас получилось вернуться, мы привезли бы руду в Королевство. Я не очень разбираюсь в экономике и политике, но мой друг как-то сказал, что если мы перестанем зависеть от каллистиния Содружества, то это государство, потеряв влияние и средства от продаж, постепенно развалиться, поскольку больше ничего примечательного и стоящего внимания у них нет. Возможно, он и не был прав. Возможно, конкуренция в добыче и продаже руды и материалов из каллистиния заставила бы Содружество измениться, уйти от политики закрытой страны и начать сотрудничать на равных правах с Королевством и даже с Альянсом.
Лида на короткое время призадумалась, какого это было бы жить в родной стране, но без навязанных мнений и слепой агрессивной пропаганды?!
– Что же произошло? – спросила она, прервав молчание.
– Когда пришло время улетать… – начал Финниган.
Вспоминая прошлые потери, он ощутил, как обжигающий ком подкатил к горлу. Воскрешая перед мысленным взором образы и лица, канувшие в лету, сдавленным голосом Джаред рассказал Лиде все подробности своего горя. Девушка долгое время обдумывала услышанное, вышагивая вокруг стола. Она вернулась на место и серьёзно спросила:
– Вы оцифровываете людей?
Джаред громко рассмеялся. Из всей трагической истории, которую он, не взирая на боль и тоску по погибшим друзьям, поведал своей новой подруге, внимание Лиды привлёк только компьютер Менингэма. Это выглядело абсурдно, но Финниган хохотал так громко и заразительно, что Лида стала смеяться вместе с ним.
– Что… – пыталась она говорить сквозь смех, – что такого я сказала?
Финниган смолк и долгое время смотрел куда-то в одну точку. Он ещё раз проиграл в памяти события, прожитые на безымянной луне. Каждая утрата, каждое разочарование отзывались резкой болью в груди. Из пяти друзей выжил только он один. Время продолжало щадить Джареда, а он стал забывать лица тех, кого считал своей семьёй. Пройдёт ещё немного времени, и если Финниган будет жив, то самая большая трагедия его жизни поблекнет, утратит привкус горечи, превратиться в одну из историй.
– Ты когда-нибудь любил? – спросила вдруг Лида.
Джаред оглянулся на девушку. В её глазах он заметил робкое дрожание слёз.
– Когда-то казалось, что да, – ответил Финниган глухим голосом. – Но потом я улетел в глубокий космос, даже не попрощавшись. А почему ты спросила?
Лида закрыла глаза.
– Я никогда по-настоящему не любила никого, – прошептала она. – На Земле, – добавила она. – Но эта миссия, этот корабль… Я считала, что кроме космоса в моём сердце больше ни для чего нет места, как вдруг моя жизнь перевернулась.
Лида поднялась и стала ходить вокруг стола, то в одну сторону, то в другую. С её губ срывались слова о капитане, о прохождении аномалии, о ракетах и взрыве, но она сама их будто не слышала, не чувствовала. Её внимание концентрировалось на образе той, что скрывалась в закулисье всех событий. А может, это Лида прятала её там от самой себя? Может, Лида боялась, что если обличить воспоминания о возлюбленной в слова и звуки, она потеряет её навсегда? Память о докторе Сандовал это всё, что у неё осталось.
Лида остановилась, тяжело вздохнула и опустилась на пол.