— Только брак и деньги принесут тебе свободу, Элиза, — сказала она, промокая покрасневшие глаза. — Без них тебя ждет горькая, одинокая жизнь всеми ненавидимой старой девы, вынужденной угождать кому-то за кусок хлеба.
Когда она это сказала, я вновь услышала ужасные голоса пьянчужек, что преследовали меня, когда я бежала из пивной. «В Тонбридже старая дева жила…».
— Элиза, любовь моя…
Эдвин накрывает мою руку своей, большой и теплой. У меня по спине пробегают мурашки, хочется уронить голову ему на грудь, услышать ровное биение сердца, прижать к себе. На мгновение я представляю его в виде рецепта. «Взять состоятельного пожилого вдовца, владельца двух солидных домов и трех процветающих компаний, соединить с тридцатишестилетней неудавшейся поэтессой, отец которой обанкротился и сбежал, и добавьте практичную, беспринципную мать. Сдобрить парочкой секретов. Прижать его к себе. Перемешать…».
— Да, дорогой Эдвин?
— Я хотел бы открыть тебе счет у лондонской портнихи. Миссис Арнотт понадобится новый гардероб.
Я смотрю на свое платье его глазами. Старое, поношенное, давно вышедшее из моды. Платье старой девы.
— И у ювелира. Я заметил, что ты не носишь украшений. Миссис Арнотт должна сверкать жемчугами и бриллиантами. Все, что тебе понравится.
Как сказать ему, что я сама решила пожертвовать драгоценностями, чтобы сохранить книги? Как объяснить, что я радуюсь, надевая ситцевый передник и рассматривая связку кроликов или только что доставленного окуня? Я должна ему сказать. Надо быть честной…
— А ты позволишь мне заниматься благотворительной работой, Эдвин? Мне ведь нужно какое-то занятие, если я не буду помогать маме с постояльцами.
— Именно поэтому я заговорил о платьях и украшениях.
Он снисходительно похлопывает меня по руке, объявляет, что «наелся под завязку», и сдвигает половину кеджери на край тарелки. Его беспечная непринужденность, сопровождаемая скрипом ножа по фарфору, внезапно вызывает у меня приступ злости.
«Эту роскошную рыбу поймали, умертвили, почистили, выпотрошили, нарезали на кусочки, приготовили, чтобы ты мог утолить голод», — раздраженно думаю я, вспоминая, как пробовала кеджери час назад Энн. Ее лицо выражало восторг, почти неземное блаженство. Несомненно, она ела палтуса впервые в жизни. Я высвобождаю руку и принимаюсь за еду. Густое, маслянистое, сочное кеджери идеально сбалансировано по вкусу. Я уношусь мыслями к книге и задумываюсь, в какой раздел поместить это блюдо: «Зарубежная кухня» или «Рыба»? А может, сделать отдельную главу «Завтраки»? И вдруг, как гром средь ясного неба, приходит мысль: я уже не Элиза Актон, автор кулинарной книги, а без пяти минут миссис Эдвин Арнотт.
— А я смогу заниматься благотворительной работой, после того как покончу с обновлением гардероба? — допытываюсь я.
— Боюсь, дел будет значительно больше, чем ты себе представляешь, милая Элиза. У меня солидный штат прислуги и масса деловых партнеров, которых необходимо обхаживать и развлекать. Став миссис Арнотт, ты найдешь достойное применение своим женским талантам.
Он издает снисходительный смешок:
— После кончины супруги я пренебрегал этой стороной своей деятельности, встречаясь с партнерами только в клубе, где не хватает домашнего уюта.
Он умолкает и вытирает губы салфеткой.
— Боюсь, что мои конкуренты ушли далеко вперед, ведь в клуб нельзя приглашать жен. Я точно знаю, что супруга моего главного соперника прилагает огромные усилия. Дневные вечеринки для леди, приемы и обеды, о которых говорит весь город…
В мгновение ока мое воображение переносит новоиспеченную миссис Арнотт от портнихи и модистки в собственный дом.
В новом наряде из самой лучшей материи, сшитом по последней моде, она восседает за столом с деловыми партнерами мистера Арнотта и их разряженными в пух и прах женами.
Гравированное богемское стекло, вычурные серебряные канделябры, во весь голос кричащие о своей дороговизне, обеденные тарелки из тончайшего фарфора, тщательно отполированное столовое серебро. Разве не о такой жизни я всегда мечтала? Разве не для этого меня воспитывали?
— Мои дома содержатся в безупречном порядке, — продолжает он. — Однако им недостает… атмосферы, женской руки, изысканных штрихов, благодаря которым дом становится домом. Мне нужна ты, милая Элиза. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится: менять драпировку на кроватях, заказывать шторы по своему вкусу, покупать турецкие ковры или новое фортепиано.
— Ты очень щедр, — бормочу я. — А твой французский шеф не станет возражать против моего вмешательства в его работу?
— Ну, Луи порой не слишком приветлив, он ведь француз, — стоически улыбается мистер Арнотт. — Впрочем, ты легко покоришь моего шефа, заговорив с ним на его родном языке. А приготовление изящных дамских завтраков и роскошных обедов позволит ему в полной мере блеснуть своими талантами.
— А слуги? — осторожно интересуюсь я. — Я могу их менять, если захочу?