— Ничего я не брала, — пожимаю плечами я.
Я ведь вернула книгу…
— Наверное, просто к слову пришлось, — широко улыбается Хэтти, точно все ее сомнения развеялись. — Это ведь они нашли для тебя место?
Я киваю.
— Где ни работаешь, хозяева всегда думают, что ты чего-нибудь украла. В первую очередь обыщут нашу комнату, так что если ты запрятала там фамильное серебро, то лучше перепрячь.
Она хохочет, будто это смешно. Сжав напоследок мою руку, Хэтти поправляет передник и идет накачать воды.
Не находя себе места, я жду возвращения мисс Элизы. Просеиваю золу, чищу оловянный подсвечник, скребу сахарную голову, чтобы посыпать кекс. Вытираю пыль с буфета и открытых полок, насыпаю уголь и начинаю полировать серебряный чайный сервиз — ложечки, сахарницу, маленький изогнутый молочник.
Вернувшись на кухню, мисс Элиза ведет себя чрезвычайно странно. У нее хмурое лицо, глаза покраснели, а на шее розовые пятна. Она шмыгает носом и царапает что-то в блокноте, а через несколько минут вдруг говорит:
— Энн, вставь в кекс свечку.
— Свечку? В кекс? — недоуменно переспрашиваю я.
— Да, хорошую восковую свечу, не огарок.
Ее просьба сбивает меня с толку. Свечи стоят больших денег, и для чего вставлять их в кекс? Кроме того, капли воска его испортят. Может, я не так поняла? Она говорит, будто прочтя мои мысли:
— Это континентальный обычай, с которым я познакомилась в путешествиях. Сделай в кексе углубление и воткни свечу.
Затем идет к комоду, открывает жестянку и кладет на стол пять шиллингов.
— Твоему отцу нужны деньги. Это ему.
На меня накатывает облегчение. Значит, речь шла не о папином пьянстве или мамином безумии. И вроде, слава богу, не о похищении книги. Тут я окончательно запутываюсь. Зачем она дает мне деньги для папы? Почему выглядит такой подавленной?
Она вновь отвечает, не дождавшись вопроса:
— Твоего отца поймали на браконьерстве. За пять шиллингов он купит свободу.
— Вы узнали об этом от его преподобия?
Я не осмеливаюсь смотреть ей в глаза. Браконьерство — страшное преступление, а папа, должно быть, чуть не умирал с голоду или так напился, что ничего не соображал. Покраснев от стыда, я сую монеты в карман передника.
— Да, — отвечает мисс Элиза. — Торпы требуют отослать тебя домой, чтобы ты могла удерживать отца от пьянства и нарушений закона.
Я сглатываю и делаю глубокий вдох. Как объяснить, что я люблю папу, но не могу вернуться к своей старой жизни, бросить нашу книгу с рецептами?
— Тогда у нас не будет денег на жизнь, кроме тех, что присылает Джек. Папа не может работать в поле, у него только одна нога.
— Он начал пить, когда твоя мать… умерла?
— Да, — едва слышно произношу я, ненавидя себя за ложь.
Я отказалась от мамы, убила ее… А еще я ненавижу себя за то, что не хочу домой и стыжусь своего отца.
— Я так и думала.
Мисс Элиза обходит вокруг стола и кладет руку мне на плечо. Это невыносимо. Я съеживаюсь каждой клеточкой. Хотя я отчаянно нуждаюсь в сочувствии, меня переполняет отвращение к себе. К папе. К мистеру Торпу, который взял с меня обещание не рассказывать никому о мамином безумии. Ко всему миру. Но больше всего — к себе.
— Пойду принесу свечу, мисс, — говорю я и убегаю со всех ног.
В кладовке царит полумрак: единственное маленькое окошко под самым потолком затянуто сеткой. В него проникает лишь тусклый луч, дрожащий на каменных плитах пола. Тем не менее я вижу свое отражение в серебряном подносе. Как отвратительно мне это лживое, гадкое, самовлюбленное лицо!
Когда я возвращаюсь на кухню с хорошей восковой свечой, мисс Элиза стоит очень прямо и читает письмо.
— Мы едем к мистеру Арнотту в Лондон, Энн, — сообщает она.
Ее прекрасное лицо светится радостью, глаза сверкают, улыбка растягивается от уха до уха.
— Разве мы не заслужили сегодня хорошую новость?
— Да, мисс, — отвечаю я.
Конечно, они с мадам заслужили. А я заслуживаю только того, чтобы меня выгнали, отправили к отцу, пропойце и браконьеру, в его жалкую развалюху. Ясное дело, у мистера Арнотта хватает прислуги. Порядочных девушек из Лондона, а не бедных деревенских девчонок вроде меня. У них приличные отцы, которые не пьют лишнего и не ловят чужих кроликов.
— Мы познакомимся с его французским шеф-поваром, — говорит она. — И посмотрим его дом, чтобы я могла предложить изменения в интерьере. Как он великодушен! Он и тебя пригласил, Энн. Он знает, какого я высокого мнения о тебе.
Я не верю своим ушам.
— Меня? В Лондон? Я поеду с вами, мисс?
Она кивает и возвращается к письму, а я стою, глупо ухмыляясь. Первая мысль — кто будет смотреть за папой, когда я уеду? Однако она исчезает, как только я начинаю думать о Лондоне. Я наконец увижу Лондон!
— Едем на следующей неделе, — говорит минуту спустя мисс Элиза. — Возможно, ты навестишь своего брата?