На кухне мисс Элизы

— Он готовит только французские блюда? — интересуюсь я, вспомнив о пристрастии своего будущего супруга к карри и острому перцу.

— Я требую, чтобы он готовил карри хотя бы раз в неделю. Он делает это весьма неохотно и дуется на меня несколько дней, — смеется мистер Арнотт.

Мама присоединяется к нему, ловя мой взгляд и показывая, что я тоже должна рассмеяться. А я все еще перевариваю грубость шеф-повара.

— А можно спросить, сколько ты ему платишь?

Мамин смех резко обрывается. Она бросает на меня сердитый взгляд и уже открывает рот, однако мистер Арнотт ее опережает.

— Шестьдесят фунтов в год, дорогая Элиза. Но он для меня незаменим. Кроме того, он получал бы не меньше в любом приличном доме. Представляешь, мне сказали, что лорд Мелроуз платит своему французскому повару шестьдесят пять.

У меня язык присыхает к гортани. Хорошая кухарка получает всего десять. Если я уговорю мистера Арнотта уволить этого отвратительного сноба, годовая экономия составит пятьдесят фунтов.

— Только подумай, какие роскошные и завидные приемы ты сможешь устраивать, Элиза, — говорит мама примирительным тоном, плохо сочетающимся с холодным блеском ее глаз. — Ты поможешь мистеру Арнотту вести дела.

«А ты подумай, насколько больше я могу сделать своей кулинарной книгой или стихами!» — хочется крикнуть мне. Однако я лишь сжимаю губы и заставляю себя молчать.

— В этом прелесть Луи, — учтиво соглашается мистер Арнотт. — Нам ни к чему спускаться в подвал.

Вечером мы укладываемся спать в гостевой спальне, и мама укоряет меня за неблаговидный интерес к кухне и за непростительный вопрос, касающийся жалованья шефа.

— Должна же я знать такие вещи, если собираюсь стать хозяйкой дома?

— У тебя еще даже кольца нет, Элиза. Как можно быть столь нетерпеливой, упрямой, своенравной?

Она яростно запихивает волосы под ночной колпак.

— Лондонские дамы не интересуются тем, что происходит на кухне. Они очаровательны, умны, умеют поддержать беседу. Лишь так ты обеспечишь мистеру Арнотту положение в обществе.

Я натягиваю на себя одеяло, отворачиваюсь и задуваю свечу. Она продолжает выговаривать в темноте.

— И ты же видела великолепные плоды его труда… гренки в форме лебедей, плавающие в бульоне, ортоланы с петушиными гребешками, пирамида из меренги в форме женской головки… Он приготовил обед в нашу честь, Элиза.

— Знаю, мама.

Приготовленный Луи обед из шести блюд был столь великолепным и экстравагантным, что я с трудом могла поддерживать разговор.

— Я видела, как ты препарировала суп, — добавляет мать, — и исследовала гренки, точно хирург. Почему ты не можешь есть, как леди?

— Еды было слишком много, — бормочу я в подушку. — И половина пропала зря.

На самом деле вкус еды, приготовленной Луи, до сих пор у меня на языке, и я буду всю ночь пережевывать ее загадки и оттенки, или увижу ее во сне. Острая сладость приготовленных им яств; рыба — кажется, камбала, плывущая в душистом облаке поднимающегося пара; горошек, посыпанный кервелем; волшебный аромат соусов, наши имена, написанные сахарной глазурью на невесомой меренге. Вот только кто может позволить себе готовить такую еду?

— Ну, и ничего страшного. В самом деле, Элиза! Твоей экономии здесь не место. Как и твоим… неумеренным аппетитам.

Я вздыхаю в подушку и напоминаю себе, что в один прекрасный день этот дом станет моим, я буду женой, а не дочерью. И будущее, которое я себе рисовала — как я катаю раздражительную старуху-мать в расшатанном инвалидном кресле, — уносится прочь без следа.

Глава 36 Энн Апельсиновые пышки

Лондон — сплошь остроконечные крыши, высокие и черные, куда ни глянь. На дорогах — суета и толкотня: фургоны и повозки, ослики, запряженные в тележки с водой, наемные экипажи, подпрыгивающие двуколки, оборванные мальчишки, ныряющие под колеса, чтобы схватить яблочный огрызок или упавшую монетку. Кругом стоит оглушительный шум: грохочут по булыжникам сотни обитых железом колес, раздаются крики возниц, свист кнутов, непрекращающийся ор торговцев, вытье попрошаек. Все это слышно даже в подземной кухне мистера Арнотта, даже в буфетной сзади дома, где я сплю на соломенном тюфяке в компании четырех храпящих горничных и сотен тараканов.

А еще Лондон — самый грязный, самый зловонный город из всех, где я бывала. Нечистоты, навоз, гнилая рыба, вонючая капуста, а потом вдруг ударит в нос запах жареных каштанов, горохового супа и печеных яблок, так что я чувствую по очереди то зверский голод, то тошноту. В Кенте запахи приходят и уходят, смотря где ты находишься и куда дует ветер. Здесь они повсюду, и на второй день я уже привыкаю.

Спустя пару дней мисс Элиза отпускает меня навестить Джека. Она рисует мне маленькую карту с расположением улиц и предупреждает, чтобы я ни с кем не разговаривала, только если надо спросить дорогу. Я пускаюсь в путь рано утром. Мисс Элиза и мадам еще отдыхают в своей комнате. Я рада вырваться из дома мистера Арнотта: камердинеры хватают меня за юбки, лакеи прижимаются в узких коридорах, а дворецкий уже трижды засунул жадные руки мне под корсаж.