На кухне мисс Элизы

Но едва я оказываюсь одна посреди тротуара, моргая, точно слепой крот, как на меня нападают торговцы. Мне предлагают купить бараньи ножки, крысиный яд, горячего угря, живых устриц, печеную картошку с пылу с жару, пудинг с почками и пирожок за пенни, ваксу, репу, тоник для волос из древесной коры, прокисшее молоко и подгнившие яблоки, деревянные колышки, брошюры, морские раковины. У меня рябит в глазах, я опускаю голову, стараясь не глядеть по сторонам, и останавливаюсь, только чтобы поглядеть на карту. И только когда на меня никто не смотрит.

Когда я выхожу на Пэлл-Мэлл, рот и нос забиты угольной пылью, а в голове гудит от шума. Но я мгновенно забываю об этом, увидев Реформ-клуб. При виде огромного здания, солидного и ухоженного, вся моя храбрость куда-то улетучивается. У парадного входа, помахивая тросточками, сверкая золотыми пуговицами и позвякивая цепочками от часов, дефилируют джентльмены в цилиндрах.

Подойдя к черному ходу, я прошу позвать брата. И вдруг появляется Джек, с удивленным лицом и весь в белом, будто ангел. Он обнимает меня так крепко, что захватывает дух, а затем делает шаг назад, чтобы рассмотреть получше. Я рассказываю, зачем приехала в Лондон и что скоро буду здесь жить, и брат улыбается от уха до уха. Мы оба стоим и улыбаемся, точно пара клоунов.

— Я скучал по тебе, сестренка, — говорит он и протягивает мне длинный белый фартук, жесткий от крахмала. — Надевай, и пойдем.

Он проводит меня в дверь, и я заглядываю на кухню. Помещение напоминает великолепный бальный зал, полный людей в белом. Все сияет чистотой. Пахнет чем-то непонятным, но чистым — уж точно не гнилым мясом и не свернувшимся молоком.

— Вот он, великий шеф, месье Сойер.

Джек указывает на фигуру во всем белом, не считая красного бархатного берета, надетого набекрень. Великий шеф ходит на носочках вокруг плиты, засовывая палец с перстнем в кастрюли.

— Только он не должен тебя видеть, а то сразу поймет, что ты самозванка.

— Я пришла в гости, — обиженно произношу я.

— Он сразу поймет, что ты с улицы, потому что нанимает только красоток, а ты простая, — поясняет Джек и тянет меня за руку.

А я не могу оторваться от завораживающего зрелища. Готова смотреть на поваров вечно. Они передвигаются грациозно и слаженно. Один режет зелень и передает другому, тот добавляет что-то из жестянки для специй и высыпает в огромную ступку. Затем подключается третий: отправляет содержимое ступки в огромный сотейник. Зовут месье Сойера. Шеф пробует, добавляет немного перца и зовет еще одного повара с шумовкой, который снимает с поверхности жир.

— Похоже на… танец, — шепчу я.

— Танец? — закатывает глаза Джек и вновь тянет меня за локоть. — Где это ты танцев насмотрелась?

— Мне так представляется, — отвечаю я. — Когда все должны двигаться вместе, чтобы создать историю.

— Видела бы ты блюда, что идут в столовую! Ты не поверишь, Энн! Там столько еды, хватило бы на месяц всему Кенту! Пойдем, покажу мясную кладовую.

— А почему здесь не жарко? — спрашиваю я, вдруг осознав, что не чувствую запаха дыма, а на языке нет привкуса сажи, и не приходится вытирать пот, как на кухне у мистера Арнотта.

— Газ, — говорит мне на ухо Джек. — Здесь не пользуются углем. И освещение тоже газовое. Чувствуешь запах?

Я втягиваю носом странный запах и киваю.

— А ты не отравишься?

— Все может быть.

Он ведет меня в комнату с тяжелым морозным воздухом, и я, дрожа от холода, плотнее закутываюсь в шаль. С крюков на стене свисают туши баранов, быков и оленей, вдоль другой висят связки птиц с лапками, перевязанными бечевкой: жаворонки, перепелки, ржанки, вальдшнепы, бекасы, дикие утки, фазаны, голуби, куропатки, каплуны, гуси. Вся стена представляет собой сплошную массу перьев, клювов, чешуйчатых лап. На широкой мраморной полке в дальнем углу вытянулись кролики и зайцы, будто спят.

— Божечки, сколько мяса! — потрясенно шепчу я, вспомнив о папе, поймавшем одного-единственного несчастного кролика.

Бедный мой папа, с одной ногой и на деревянных костылях. Еще неизвестно, каким будет наказание, хотя его преподобие обещал замолвить словечко, а мисс Элиза дала пять шиллингов, чтобы задобрить судью.

— Это моя работа на сегодня, — освежевать пятьдесят кроликов и ощипать всю дичь. А потом еще выпотрошить двадцать пять карпов, которых мы держим в ящиках со льдом.

Джек вновь кладет руку мне на плечо и подталкивает к двери.

— А папа так и работает на церковном кладбище?

— Да, — лгу я, не в силах сказать ему правду.

Я уже научилась врать.

— Ой, погоди-ка.