— У вас, англичан, была лучшая еда в мире, лучшие блюда. Давно, задолго до французов. А теперь… — пожимает плечами он, — в вашем хлебе полно отравы. Ваш кофе — мерзость.
— Много лет назад я жила во Франции, — сдержанно произношу я. — Мне очень нравилась кухня вашей страны, и я многое узнала о том, как вы используете приправы, как цените тонкие ароматы, как любите оливковое масло и лимоны.
Его лицо внезапно вспыхивает в полутьме, точно ему в череп вставили свечу.
— Если бы я знал, то не стал бы вам грубить. Англичанки… вечно требуют…
Он воздевает руки и гневно сверкает глазами.
— Чтобы вы приготовили седло барашка с подливкой? — подсказываю я.
—
Он обводит руками кухню и улыбается.
— Хозяин разрешает готовить все, что хочу, только один раз в неделю требует карри.
Он вновь выразительно передергивает плечами.
— Вы не любите карри или всю восточную кухню?
— Она убивает язык. Как можно наслаждаться тонким ароматом — кервеля или лавра, — если ты ешь карри?
— Пожалуй, вы правы, — соглашаюсь я.
Как ни странно, разговаривать с Луи значительно приятнее, чем с мамой или мистером Торпом. Я вновь вспоминаю обрывки сна… сладкий липкий запах раздавленного инжира… Луи… Я сглатываю, подавляя отвращение к себе, сопровождающее столь гадкий сон.
— Есть очень старые книги по английской кухне, — продолжает он. — Я видел у своего предыдущего хозяина. Их написали английские леди. Они больше любили готовить, чем рисовать глупые картинки или плохо играть на фортепиано.
— А будь я похожа на этих леди, вы разрешили бы мне приходить на кухню?
Он умолкает и задумывается, поджав губы.
— В Лондоне это не принято, — отвечает наконец он, — но если хотите, я буду вас учить.
— Чудесно, — радуюсь я, вспоминая обед, приготовленный им накануне: соусы из сливок и вина, разнообразие приправ: тимьян, щавель, петрушка, эстрагон.
Каждый новый вкус раскрывался у меня на языке, точно экзотический цветок, ароматы перетекали друг в друга. Пока мама не пнула меня ногой под столом, чтобы я ела быстрее, не смакуя каждый кусочек. Конечно же, обед был роскошен, блюда сияли великолепием. И эти необычные вкусы… зеленый бархат супа… золотистые, хрустящие гренки… молочная сладость нежного, воздушного мусса. Неудивительно, что я не могла уснуть.
— А если хозяин этого не захочет? — поднимает черную бровь Луи.
— Мистер Арнотт знает, что я интересуюсь кулинарией, — кокетливо отвечаю я, с трудом узнавая свой голос. — Во сколько прийти?
— Я покажу вам «Потаж бон фам» — Суп хорошей жены.
Он с таким энтузиазмом вытирает руки о передник, будто собирается начать урок сию минуту.
— Никто не приготовит суп лучше француза. Приходите в полдень. Буду ждать.
Лишь поднимаясь в библиотеку, я начинаю осознавать всю глупость своего поступка и старательно отгоняю эту мысль. «Всего один урок, — говорю я себе. — Чтобы ознакомиться со своей будущей кухней и наладить отношения с шеф-поваром». Это звучит разумно, и когда за поздним, как принято в Лондоне, завтраком Эдвин предлагает нам с мамой покататься в карете по Гайд-парку, я прошу разрешения посмотреть, как шеф готовит французский суп… всего полчасика, ведь мне необходимо знать, как все устроено у него на кухне, чтобы лучше организовать работу.
Он хмурится, затем кивает и говорит:
— Если ты видишь в этом пользу, милая Элиза. Хотя там, внизу, духота и грязь.
Мама возражает, так сильно сжимая нож и вилку, что белеют костяшки, а Эдвин ее успокаивает.
— Сегодня вечером у меня обедают дочь с мужем, миссис Актон, так что Луи вряд ли позволит Элизе остаться на кухне дольше нескольких минут. Просто чтобы она освоилась и почувствовала себя хозяйкой.
Он делает ударение на слове «хозяйка». Мама розовеет от гордости и умолкает.
В полдень Эдвин с мамой уезжают кататься, а я спускаюсь в кухню. Луи внимательно исследует только что доставленные морковь и пастернак. Он бросает мне чистый передник и, не дав опомниться, начинает урок.
— Бульон ни в коем случае не должен кипеть, только млеть. Вы, англичане, вечно все перевариваете.
Я нетерпеливо киваю и чуточку раздраженно говорю:
— Да, понятно, вы лучше расскажите, как у вас получились такие соусы?
Он удивленно поднимает глаза:
— Прекрасное блюдо может остановить время, правда?
У меня вырывается тихий вздох, и Луи, кажется, понимает, в чем дело.
— Вам не дали… сосредоточиться на моих ароматах? — нахмурившись, вопрошает он. — Не позволили стонать от блаженства? Вы не смогли насладиться радостью, щекочущей язык?
— Ваши соусы исключительно хороши, — смеюсь я.
Он ожесточенно трясет головой, так что от волос летят брызги пота.
— Нет, нет! Не хороши, а божественны. В них есть ритм, баланс, как в музыке. В великой музыке.
Я вспоминаю, как раскрывались вкусы, один за другим, и каждый вызывал в памяти образ, картину, так что я на какие-то мгновения переносилась в прошлое и возвращалась обратно. Пока мама не вонзила острый носок туфли мне в ногу.