— Только маринованную селедку, мисс, — отвечаю я, вспоминая жесткую костлявую рыбу в остром уксусном маринаде.
— В Лондоне я услышала о еде, которую не надо готовить. Говорят, на берегу Темзы построили фабрики, которые производят соусы и кремы в порошке.
Она кривится, будто ей попалось протухшее яйцо, но тут же светлеет.
— Наша задача, Энн, — изменить существующее положение вещей. Не может быть ничего лучше и полезнее, чем настоящая еда, приготовленная на кухне.
Я киваю, хотя мне ничего не понятно. Почему, когда речь заходит о книге, мисс Элиза всегда говорит «мы»? При чем здесь мадам? И сегодня опять, хотя ее мать валяется в постели. Даже я вижу, что миссис Актон не в восторге от этой книги.
— У вас с мадам получится прекрасная книга.
Я хватаю ведра и спешу к выходу, а она вдруг восклицает:
— Мама не имеет к книге никакого отношения!
«Опять разговаривает сама с собой», — думаю я, направляясь в буфетную, где стучат по каменным плитам деревянные башмаки Лиззи.
Мисс Элиза повышает голос:
— Когда я говорю «наша книга», я имею в виду нас с тобой, Энн, а не маму.
Я останавливаюсь как вкопанная. Наша задача? Наша книга? Она имеет в виду меня? От ледяного холода в буфетной меня колотит дрожь. Чтобы согреться, надо двигаться. Я качаю воду, а сердце выскакивает из груди. Вернувшись на кухню с тяжелыми ведрами, я спрашиваю:
— Какой рецепт будем сегодня испытывать?
Слова срываются с моих губ так громко и решительно, что мисс Элиза удивленно моргает.
— Похоже, ты заразилась моей целеустремленностью, — смеется она.
Я тоже начинаю хохотать, будто проглотила целый мешок счастья, и оно вырывается из каждой поры на моей коже.
— Да, мисс Элиза!
— Давай доведем до совершенства ирландское рагу.
Она машет рукой в сторону комода:
— Достань с верхней полки коричневую банку, а потом сбегай на рынок и купи бараньих отбивных. Покажем им всем, что значит простой и вкусный семейный обед.
Я тянусь за банкой; боль в плечах проходит, за спиной словно вырастают крылья. Мы с мисс Элизой будем вместе работать над нашей книгой еще целых десять лет!
— И лебяжьи яйца, — добавляет она. — Посмотри, есть ли сегодня лебяжьи яйца.
Я улыбаюсь во весь рот:
— Да, мисс!
Глава 41
Элиза
Еврейский миндальный пудинг
Две недели в доме царят тишина и спокойствие. Каждый день Энн относит приготовленные нами блюда в мамину комнату, а Хэтти забирает миски и тарелки, на которых не остается ни крошки. Расшатанные нервы явно не испортили маме аппетит.
Однажды утром она появляется на пороге — бледная, с поджатыми губами. Заходит в кухню, высоко подняв голову и не глядя на меня.
— Мне на обед, пожалуйста, немного бульона, больше ничего не нужно, — говорит она.
— В понедельник прибывает новая постоялица, — сообщаю я, ожидая после этого напоминания о нашем безрадостном будущем небольшого истерического припадка.
Мать останавливается и обиженно шмыгает носом.
— Кто?
— Еврейка, приезжает на воды.
— Уверена, ты и без меня справишься.
Она опять всхлипывает, всем своим видом показывая, что ее нервная слабость — моя вина.
— Возможно, тебе будет приятна компания. Ее зовут леди Монтефиоре; по-моему, у нее хорошие связи.
Мать наклоняет голову, и ее глаза на секунду вспыхивают, как у птицы, заметившей извивающийся кончик червяка.
— Ладно. Если ты настаиваешь.
— Она написала, что ей можно и чего нельзя из еды. Мне понадобятся деньги, чтобы купить оливковое масло, горький миндаль и апельсиновую воду.
— У нас нет денег, и ты прекрасно это знаешь.
Мать бросает на меня взгляд, полный такой горечи, что я вновь возвращаюсь к письму леди Монтефиоре — плотная бумага с водяными знаками, дорогие чернила, идеальный почерк.
— Она возместит расходы.
Я беру письмо и начинаю читать:
— Привезет свой пудинг? — брызжет слюной мама.
— И она не ест свинину, моллюсков, зайца, кролика и лебедей, — уточняю я, водя глазами по строчкам.
Мама надменно фыркает и удаляется, изо всех сил хлопнув дверью.