— Она читает мне стихи, — добавляю я, прижимая колени к груди и вспоминая ее слова… «Мне нет на свете без тебя отрады…».
— Мисс Элиза не такая, как все богатые люди, папа.
«И она относится ко мне не как к прислуге», — думаю я про себя.
— В жизни ничего подобного не слышал, — задумчиво потирает жесткую бороду папа, точно не знает, что и думать о мисс Элизе. — Порой мне сдается, что у всех женщин с головой не в порядке. Кроме тебя, Энн.
Я хочу стать такой, как она. Сильной, настоящей. Смелой и честной. Я встаю, отряхиваю юбку и протягиваю папе руку. Он показывает мне, что научился вставать из сидячего положения сам, не пользуясь опорой. Он делает это с такой гордостью, что у меня сердце заходится.
Всю дорогу в Бордайк-хаус я думаю, как помочь папе. Скоро зима. Она уже дает о себе знать холодным ветром, треском валежника под ногами. Хватит ли ему на жизнь свечных огарков и обглоданных костей? Сможет ли он зарабатывать кротовыми шкурками? Мама, по крайней мере, живет в теплом, сухом доме и не голодает. Я благодарю за это Бога, сложив ладони и подняв глаза к небесам.
Глава 43
Элиза
Фруктовый пудинг
Выстраивая в нужном порядке заметки и рецепты, я чувствую, как оживает моя книга. Невероятно интересное ощущение — она словно обретает душу.
Вместе с новой жизнью приходит ответственность: я должна все распланировать, подобно тому, как родители готовятся к появлению ребенка. Я беру чистый лист бумаги, окунаю перо в чернильницу и пишу: «Люди, которым я отправлю свою книгу». Прикладываю линейку и подчеркиваю название два раза, думая про себя, что книга должна попасть к влиятельным людям. Список начинается с важного для меня имени: Чарльз Диккенс. Он регулярно пишет в «Вечернюю хронику», и мне кажется, что писатель разделяет мое сочувствие к обездоленным. Он получит подписанный экземпляр первым.
Рецепты приходят теперь чуть ли не с каждой почтой: я потратила несколько дней на письма знакомым и незнакомцам с просьбами написать рецепты их любимых блюд. Я раскладываю новые поступления: суп из саго на телячьем бульоне с яйцами и сливками из Швеции, яблочный штрудель с ванильным соусом из Германии, арабский рецепт пилава, в котором мясо птицы разваривается почти в клочья. А вот еще непрошеный рецепт от моей замужней младшей сестры Мэри, которого я сначала не заметила. Рецепт написан убористым почерком с мелкими остроконечными буковками, и у нее хватило смелости назвать свое блюдо «Пудингом хорошей дочери». У меня вырывается недобрый саркастический смешок. Ей явно написала мама, жалуясь на плохую дочь, то есть на меня. Еще бы, Мэри по сравнению со мной — сущий ангел.
Я не виделась с сестрой уже десять лет, но хорошо помню ее чистую розовую кожу, гладко зачесанные каштановые волосы и безмятежное, чуточку высокомерное выражение. Скорее всего, она поседела и подурнела, а на лице появились лопнувшие сосуды. Тем не менее Мэри замужем и живет безупречной, правильной жизнью. А я так и не вышла замуж, опубликовала под своим именем книгу стихов, раскрывающую мои постыдные тайны, а теперь похоронила себя на кухне с прислугой. Хуже того, я отказалась от брака с человеком, который мог бы спасти меня и всю нашу семью от бесчестия.
Я проглядываю рецепт Мэри. Ничего особенного — толстые коржи и фруктовая начинка, запеченные в сливочном заварном креме. Уже собравшись переходить к более интересным рецептам, я вдруг замечаю: сестра написала что-то на обратной стороне. Я переворачиваю листок и вижу буквы, напоминающие крошечных паучков с длинными лапками. К моему удивлению, это записка — судя по кляксам и размазанным чернилам, написанная второпях.