На кухне мисс Элизы

Я прекрасно знаю, что книги спрятаны у нее в шкафу, за лучшим зимним пальто с меховым воротником. Сложив в стопку альбомы, ежегодники и книги, я чувствую себя так, точно ко мне таинственным образом вернулась утраченная рука или нога. Я спускаюсь по ступенькам в кухню, размышляя о леди Монтефиоре и еврейском миндальном пудинге. Разумеется, нам потребуются и другие десерты. Сладкие блюда, приготовленные без сливок, масла и молока. Надо попробовать сделать миндальные сливки, чтобы заменить молоко в суфле, кремах и бланманже. Измельчить бланшированный миндаль, залить кипяченой водой и процедить через марлю. Мне слышен успокаивающий стук ножа с кухни — Энн нарезает зелень. До меня доносится свежий аромат. На душе становится веселее, я ускоряю шаг. Не могу представить себя в каком-нибудь другом месте, кроме моей собственной кухни с ее бесконечно меняющимися ароматами, с музыкой привычных звуков, с ее теплом и ежедневными ритмами, отмечающими восход и заход солнца и смену времен года.

«Возьмите одну просторную кухню, — думаю я, — поместите в нее хорошую плиту, десять медных кастрюль, пять форм, семь деревянных ложек, хороший набор ножей и умелую, преданную помощницу. Добавьте необходимое количество сит, дуршлагов, черпаков, щипчиков, скалок, разделочных досок, кисточек…»

Глава 42 Энн Топленый жир

В доме тихо. Хэтти ходит по комнатам на цыпочках, маленькая Лиззи смотрит на всех огромными перепуганными глазами. Известие, что свадьбы не будет, стало жестоким разочарованием для всех, кроме нас с мисс Элизой. Даже его преподобие Торп с супругой пришли выразить соболезнования, поводя острыми носами, точно гончие, учуявшие дичь. Дома никого не было, и Хэтти сказала, что передаст их слова, а сама чуть не разревелась на пороге. Затем она пришла на кухню, вытирая глаза уголком фартука, и спросила у меня, почему не будет свадьбы. Я не ответила, только плечами пожала. Не могу же я выдавать секреты мисс Элизы, даже Хэтти.

Однажды после обеда я улучаю время, чтобы отнести папе мешочек с гостинцами от Джека. К моему удивлению, папа не в пивной, а дома, копается в огородике. И от него даже пивом не пахнет, а только осенним дымом от хвороста, что сжигают на полях. Я удивляюсь еще больше, когда толкаю дверь и вижу, как чисто в доме. Тюфяк зашит, из него не торчит солома, а на полу растянуты кротовые шкурки, должно быть, папа выделывает их на продажу. Септимус вскакивает с пола и тычется мокрым носом мне в юбки.

Я сообщаю, что Джек пока не может присылать деньги. Папа сидит на корточках перед вскопанной грядкой, опуская в землю последние семена, и произносит торжественным тоном:

— Я бросил пить, Энн. Попрошу его преподобие Торпа снова взять меня на работу.

— Сомневаюсь, что он тебе поверит, — мрачно отзываюсь я.

Папа делает обиженную мину:

— И браконьерствовать больше не буду. Магридж сказал, что на этот раз меня прощает, а если поймает еще раз, то застрелит самолично.

Мне приходит в голову блестящая мысль. Я приседаю рядом с папой и беру его за руку, испачканную землей.

— Я могу приносить тебе ненужные огарки свечей, кости и жир. Мисс Элиза страшно экономная, да все равно что-нибудь остается. В Лондоне мне сказали, что все кухарки продают эти остатки и имеют свежие деньги.

— Как это? — удивленно смотрит на меня папа.

— Я буду приносить тебе огарки, и ты сделаешь новые свечи, а жир перетопишь. Все это можно продать на рынке.

— А время у тебя есть?

— Можно попробовать, — пожимаю плечами я. — И у меня будет оставаться несколько пенни от жалованья, хотя большая часть уходит маминым медсестрам.

Папа открывает мешочек и вытаскивает банку с маринованным луком, бутылку грибного кетчупа, три апельсиновые пышки, твердые, как древесная кора, и сломанные останки сахарного цветка. Он потирает грязные руки.

— Вот так роскошь!

— Мисс Элиза меня любит, — вспыхивая от гордости, говорю я. — Даже другие служанки замечают, что я для нее… особенная.

— Богачам плевать на прислугу, они интересуются только собой и своими деньгами.

Он сует в бороду обломок сахара и рассасывает во рту.

— Может, ей и нравится, как ловко ты умеешь резать лук, но она никогда не будет считать тебя особенной. Придумала тоже: «любит»!

— Нет, она сказала, что это наша с ней книга, и мы будем писать ее вместе целых десять лет.

— Она тебя ценит, потому что ты не боишься тяжелой работы, а не потому, что ты для нее особенная. Если подвернется лучшая работница за меньшую цену, она вышвырнет тебя на улицу и возьмет другую.

Он наклоняется ко мне и чмокает в щеку. Я обиженно отстраняюсь. В голову приходит новая мысль.

— Мисс Элиза не такая, как другие знатные дамы. Недавно она отказалась выйти замуж за человека, богатого, как король.

Папе не удастся посеять во мне сомнения.

Становится тихо. Где-то в соломе шебуршит мышь.

— Видно, не так уж он хорош и богат.

— Нет, она просто хочет жить, как мужчина.

— Как мужчина?

— Зарабатывать сама, а не жить на деньги мужа. И не хочет, чтобы ей указывали, что делать.

Я умолкаю и поднимаю взгляд в небо, белое и бескрайнее, где кружит одинокая ворона.