На кухне мисс Элизы

Твоя сестра Мэри.

Я несколько раз перечитываю письмо. Мэри всегда относилась к жизни очень серьезно, и я понимаю, как нелегко далось ей это решение. Понимая, что я никогда не узнаю радости материнства или семейного счастья, что навсегда останусь всего лишь наполовину женщиной, а то и меньше — призраком женщины, она сожалеет, что я выбрала столь незавидную участь. Тем не менее я вижу скрытую за ее словами оливковую ветвь, предложение мира, просьбу о прощении. Меня охватывает грусть. Я сожалею о том, что прошло и никогда не вернется. Но в глубине души таится что-то еще. Предчувствие. Острая тоска. Я пишу ответ, в котором принимаю приглашение, и выбрасываю это из головы: завтра приезжает леди Джудит Монтефиоре, нужно продумать меню и закупить продукты.

Энн варит мармелад из айвы, непрерывно помешивая содержимое кастрюли. Вся кухня пропитана ароматным паром, который собирается на оконных стеклах и течет по холодной северной стене. Над сахарной головой жужжит муха.

— Сегодня вечером у нас жареное бычье сердце, фаршированное телятиной. Фарш нужно отбить до гладкости. Он должен быть очень нежным, поняла?

Я жду ответа, однако слышу только скрежет ложки по дну кастрюли и тихое бульканье айвы.

— Если найдешь на рынке свежую молодую репу, подадим ее на гарнир. Только смотри внимательно, чтобы она не была волокнистой или червивой.

Она молчит. Даже не кивнула. Будто не слышит.

— Что случилось, Энн?

— В Лондоне кухаркам отдают огарки свечей, жир, кости и шкуру, — выпаливает она. — Мне тоже надо.

Удивленная этой вспышкой, я делаю глубокий вдох.

— Ты прекрасно знаешь, что из костей и жира мы варим бульоны. Если хочешь, забирай перья, кожу и шкурки.

— И огарки? — требовательно вопрошает она.

— Зачем тебе?

— Мой папа будет делать из них свечи и продавать. Брат больше не может посылать деньги, ему повысили плату за комнату.

Я быстро подсчитываю в уме. Мне хорошо известно, что Энн ничего не тратит на себя. Я ни разу не видела, чтобы она купила кружевной воротничок или ленту, когда к двери черного хода приходят разносчики.

— На что уходит твое жалованье? — мягко интересуюсь я.

Она долго молчит, затем выпаливает:

— Папе нужны новые костыли.

Я отпираю металлическую шкатулку с деньгами и достаю два флорина. На продукты для леди Монтефиоре остается всего одиннадцать шиллингов. Надо подумать, на чем можно сэкономить. Может, заменить мясной фарш шалфеем и луком? Или грибами. В полях сейчас много шампиньонов. Если добавить к ним чуточку белых грибов, они вполне могут соперничать с телячьим фаршем.

Я протягиваю ей монеты. Она пунцовеет.

— Я отдам, мисс Элиза.

— Заработаешь продажей огарков и костей? Сомневаюсь.

Это звучит резче, чем я хотела, и она вздрагивает, как от удара. Но я вспоминаю слова его преподобия Торпа… И не могу понять, на что уходит ее жалованье. Может, на пиво для ее отца?

— Нам придется поднапрячься. К счастью, леди Монтефиоре привезет свой пудинг. Нужно учиться готовить с минимальным бюджетом, — говорю я.

Энн, все еще красная от смущения, едва кивает.

Леди Монтефиоре прибывает в водовороте струящихся шелков и сверкающих драгоценностей. Мать проводит ее в комнаты, коротко представив меня как свою «незамужнюю дочь, Элизу». Раньше я была ее «милой дочерью Элизой». Обидно: меня понизили в должности. Я надеваю передник, решив не обращать внимания.

После ужина леди Монтефиоре передает, что хотела бы видеть повара. У меня замирает сердце. Тарелки вернулись на кухню пустыми — значит, дело не в том, что мы нарушили какие-нибудь еврейские правила. И все же ей что-то не понравилось. Может, заметила нашу экономию? Будет расспрашивать о рецептах? Потребует возместить ущерб?

Когда я вхожу в столовую, гостья удивленно поднимает брови — густые, пышные, напоминающие пару черных экзотических гусениц.

— Только не говорите, что повар — вы, мисс Актон.

— Так и есть, леди Монтефиоре. Вам понравилась еда?

— Она восхитительна. Все такое легкое и свежее. Обычно я нахожу английские блюда слишком тяжелыми — все это мясо, утопающее в соусе, щедро приправленное кайенским перцем. Ваш яблочно-имбирный суп восхитителен, хотя, на мой взгляд, можно было обойтись без риса.

Она указывает на пустой стул:

— Присядьте, мисс Актон, поболтаем.

Я с облегчением опускаюсь на стул, чувствуя легкое головокружение. Она подается вперед и внимательно рассматривает меня, наклонив голову.

— Вы всегда готовите сами?

— Да, хотя стараемся этого не афишировать. Маме приятнее делать вид, что у нас работает профессиональный повар.

— Чепуха! Готовить и есть — не стыдно. На самом деле это два самых больших удовольствия в жизни.

Она промокает губы салфеткой и вновь рассматривает меня, точно редкий экземпляр диковинного животного.

— Вы умеете хранить секреты, мисс Актон?

Удивленная таким поворотом беседы, я лишь киваю.

Она понижает голос:

— Моя мечта — написать кулинарную книгу еврейских блюд. Я уже начала собирать рецепты. Правда, дело продвигается медленно.

— Я тоже! — восторженно восклицаю я, потрясенная встречей с человеком, имеющим не менее дерзкие амбиции, чем я.