На кухне мисс Элизы

Гусеницы вновь ползут по бледному лбу и останавливаются под гладко зачесанными иссиня-черными волосами.

— Правда? Тогда мы можем обмениваться рецептами. Я в восторге от вашей подачи моего пудинга — отличная идея с черносмородиновым сиропом. Вы пробовали мой пудинг?

Я краснею и признаюсь, что попробовала крошечный кусочек.

— Самое главное — тщательно перемешать ингредиенты, а сахаром равномерно посыпать весь пудинг, через сито. Написать вам рецепт?

Следующие двадцать минут мы делимся рецептами и кухонными премудростями, вдохновенно обсуждаем, как лучше сохранять свежесть и аромат продуктов. Гостья рассказывает, что еврейская кухня использует много оливкового масла, вместо того чтобы заливать все сливочным маслом или топленым жиром. Объясняет, что оливковое масло можно использовать повторно, и обещает дать адрес своего лондонского поставщика, у которого можно найти самое лучшее, золотисто-зеленое масло. Мы рассуждаем о том, как приготовить свежего лосося, чтобы сохранить его тонкий вкус, и соглашаемся, что лосось, который у них часто подают холодным, — лучшая пресноводная рыба. Мы так увлечены разговором, что не слышим, как входит мама.

Она громко откашливается и спрашивает:

— Вас все устраивает, леди Монтефиоре?

— Похоже, мы с вашей дочерью станем лучшими друзьями, — вспыхивает обезоруживающей улыбкой гостья.

Возвращаясь на кухню, я парю, точно лебедь на гигантской воздушной меренге. Я хватаю блокнот и торопливо записываю все, что узнала от леди М. Она обещала поделиться рецептом своего любимого блюда — копченой говядины по-еврейски. У меня от нетерпения зудят пальцы, но тут я вспоминаю, как мало осталось денег. Хватит ли на толстый кусок пашины? Сомневаюсь. Можно обжарить розовые кубики лосося в оливковом масле и подать холодным. К холодной обжаренной рыбе идеально подойдет мавританское чатни…

Затем я вспоминаю приглашение сестры, ее оливковую ветвь. «Какой чудесный день», — думаю, даже не пытаясь прогнать с лица улыбку.

Глава 44 Энн Путаница

Мисс Элиза в прекрасном настроении и очень довольна новой пансионеркой. Я решаю воспользоваться моментом и отпроситься на несколько часов. Она поднимает голову от блокнота, в котором теперь постоянно что-то пишет, и говорит, что я могу идти, только нужно приготовить обед для леди Монтефиоре заранее.

— Я сделала кварту миндального молока, — отвечаю я. — Бычий хвост в кладовой, его осталось только зажарить на гриле. Тушеная айва готова.

Я не рассказываю ей, какую хитрость придумала с сиропом для айвы: положила в него раздавленные семена кардамона, а потом процедила, чтобы никто не догадался.

Она промокает кляксу.

— В конце месяца я уеду на несколько дней, ты будешь нужна маме и не сможешь уходить после обеда.

— Уезжаете отдыхать? — любопытствую я, ведь мисс Элиза ни единого дня не отдыхала.

— Еду к сестре.

Она вновь опускает глаза в блокнот и нетерпеливо макает перо в чернильницу.

— А, к кому-то из гувернанток? — Я знаю, что две ее сестры работают гувернантками в богатых семьях.

— Нет, к моей сестре Мэри.

Гм… что еще за Мэри? Кэтрин и Анна в гувернантках, брат Эдгар служит на Маврикии, а вот о Мэри я слышу впервые.

— А она очень далеко живет?

Я начинаю смутно припоминать: мисс Элиза обмолвилась как-то о сестре, которая замужем за доктором. Это и есть Мэри?

— В Саффолке.

Я окончательно сбита с толку. Саффолк — совсем недалеко.

— Можешь взять своему папе немного «Путаницы». Печенье слишком подрумянилось по краям и для леди Монтефиоре не годится.

Я складываю «Путаницу» в жестянку, добавляю несколько упавших груш и отправляюсь в лечебницу, надеясь, что кто-нибудь подвезет. В яблоневых и хмелевых садах уже сравнительно тихо — деревья стоят голые, а побеги хмеля обрезаны у самой земли. Работники подстригают большими изогнутыми ножницами живую изгородь вдоль дороги, вытаскивают из канав сломанные тачки, старые бороны и мусор, оставленный сборщиками.

Пройдя большую часть пути пешком — лишь несколько миль удается подъехать на двух попутных повозках, я останавливаюсь перед воротами лечебницы. Протягиваю смотрителю шиллинг и сообщаю, что у меня есть еще для медсестер. У него немного грустный вид, будто я дала слишком мало, и я предлагаю ему одно печенье. Сторож запихивает его в рот целиком, с хрустом разжевывает и удаляется.

Он приводит медсестру, только не Фрэн и не щипальщицу, а какую-то незнакомую. И мамы с ней нет. Смотритель возвращается в сторожку, оставив меня наедине с маминой новой медсестрой. У нее грубые черты лица, а лоб изрезан шрамами. Она одета в серое платье из камвольной пряжи, на ногах — крепкие башмаки с толстыми подошвами, а к поясу прикреплена связка ключей. Вежливо улыбнувшись, я говорю, что пришла навестить свою маму, миссис Кирби. И, если можно, поговорить с врачом. Она почему-то не улыбается в ответ. Лицо у нее сердитое, недовольное, а руки скрещены на груди. Я торопливо предлагаю печенье и ей. Она берет одну штучку, сует в карман передника и говорит:

— Твоя мама не совсем здорова.

— Не совсем здорова? — тупо переспрашиваю я.