На кухне мисс Элизы

Глава 48 Энн Картофель по-французски

Не знаю, как я отваживаюсь, но вопрос слетает с моих губ, будто птичка из гнезда. И я не могу забрать его назад.

Признавшись в своей лжи, а затем рассказав мисс Элизе о маме, я так нервничаю, что мысли разбегаются в разные стороны. Дерзкий вопрос вырывается у меня только из-за того, что она назвала меня своей подругой. Ведь я уверена, что мадам никогда не назовет своей подругой Хэтти, а миссис Торп — свою служанку.

Я стараюсь сосредоточиться на работе: взвешиваю масло, растапливаю в сотейнике, опускаю в него капусту. Ответит ли мисс Элиза? Расскажет ли о человеке, которому посвящены ее стихи? Или о том, почему передумала выйти за мистера Арнотта?

По моему позвоночнику пробегает дрожь, вызванная нетерпением, волнением и страхом. Вспомнив папины слова, что ни одна леди не станет дружить со своей служанкой, я понимаю, что не надо было спрашивать.

— Ты права. Я обещала обмен секретами.

Она вынимает из кастрюли сельдерей и кладет в дуршлаг. Отрезает маленький кусочек и подносит ко рту.

— Переварила. Надо было снять с огня раньше. Он совсем мягкий.

— Извините, мисс, — говорю я: ведь это я отвлекла ее своим плачем и рассказом о маме.

— Сделай парочку тостов, Энн. И растопи немного масла. Попробуем этот сельдерей на кусочке хрустящего поджаренного тоста.

Орудуя тостовой вилкой, я все еще жду ее секрет. Раздается скрип пера, затем она посыпает чернила толченым мелом: значит, закончила страницу. У меня горит лицо. В воздухе витает аромат поджаренного хлеба. Наконец она прерывает молчание.

— Мой секрет, — говорит она и делает паузу, чтобы сдуть мел, — заключается в том, что я пишу пьесу!

— А-а-а-а-а… — уныло протягиваю я.

Значит, это не любовное письмо и не дневник, а всего лишь пьеса, которую будут играть на сцене.

— Для нового театра в Лондоне, открытого женщиной. Поэтессы из меня не вышло, попробую стать драматургом.

— И кулинарной писательницей, — говорю я, напоминая ей о нашей книге, которую она еще вчера назвала произведением искусства.

Ее секрет меня ужасно разочаровал. Как будто по мне проехала железными колесами красивая карета, и я исчезла между небом и землей. Я изо всех сил пытаюсь вспомнить, что она там писала… о пекаре и какой-то женщине. Странная пьеса. Неужели все эти богатые дамы из Лондона захотят увидеть такое на сцене? Тоже мне, секрет…

— Да! — хлопает в ладоши мисс Элиза и ни с того ни с сего спрашивает, не хочу ли я навестить маму, пока она будет у сестры.

— Можешь взять для нее что-то из заготовок и булку хлеба, который мы испечем на следующей неделе. И отцу возьми, милая Энн.

Мое сердце подпрыгивает от радости. «Милая Энн!» Она простила мою ложь!

— Спасибо, мисс, — говорю я, снимая с вилки горячий тост. — Я вижу, вам очень хочется навестить сестру, и рада за вас.

— Да, Энн, — улыбается она.

— А ваша сестра приедет потом к нам?

Я выкладываю тост на тарелку, и желудок издает голодное урчание.

— Сомневаюсь, — отвечает мисс Элиза. — Мы слишком заняты. Давай попробуем сельдерей на тосте. Может, посыпать травами?

Я хмурюсь, но размышлять над ее словами некогда, она хочет знать мое мнение о сельдерее. Хотя в последний раз я ела сельдерей в детстве, до сих пор помню его вкус: согревающий, сочный, с намеком на лимонную горечь, которая после варки переходит в сладость. Я мысленно перебираю травы в саду — какие из них еще свежи и зелены?

— Жаль, что девясил уже отцвел, — думаю вслух я.

Шалфей, тимьян, розмарин… слишком яркие ароматы. Они забьют сельдерей.

— А может, пару стружек мускатного ореха?

— Жаль, у нас нет свежей петрушки, — рассуждает мисс Элиза. — Давай попробуем без ничего и с мускатным орехом.

Разрезая тост на четыре части, я думаю о ее таинственной сестре, Мэри, о которой, в отличие от частенько упоминаемых гувернанток Кэтрин и Анны, ничего толком не слышала. Протягивая ей тост, я, не в силах сдержать любопытство, спрашиваю, есть ли у Мэри дети.

— Да, целая куча.

Я жду, что мисс Элиза начнет описывать своих племянников и племянниц: сколько им лет, как их зовут, какие они милые и забавные. Нет, она молча жует тост, уставившись на терку, как будто погружена в мысли о сельдерее. И действительно, через несколько минут она говорит:

— Без мускатного ореха лучше. Он здесь лишний.

Затем указывает на окно, где сгущается темнота:

— Так внезапно стало темнеть.

Я убираю тарелки, зажигаю масляную лампу и говорю, чтобы подбодрить ее:

— Скоро вы увидите свою сестру.

— Да, — кивает она. — У Мэри очень хороший дом. Ее муж — уважаемый человек, у них самые лучшие ковры и столовое серебро.

«Видно, жалеет, что не вышла замуж за мистера Арнотта», — думаю я, но тут мисс Элиза вскакивает с места, точно к ней вернулась всегдашняя живость.

— Так, ужин! Сегодня только мы с тобой и Хэтти. Как ты смотришь на соленую треску? Обжарить на решетке… и подать с… — Она замолкает, прижав руки к груди. — О, давай сделаем картофель по-французски. Хрустящий, румяный, выложить на блюдо и посыпать мелкой солью. Красота!