На кухне мисс Элизы

Через несколько минут мне становится смертельно скучно, а голова вот-вот взорвется от этой неослабевающей какофонии. Я поглядываю краем глаза на Сюзанну, однако та слишком увлечена булочками и препирательством с братом. Как ни странно, я не испытываю даже подобия родственных чувств ни к дочери, ни ко всей ватаге своих малолетних племянников и племянниц. В голову приходит немилосердная мысль, что я ни капельки не огорчусь, если никогда больше их не увижу. Я пугаюсь своей чудовищной бесчувственности. Наверное, любовь приходит со временем. Вероятно, если бы я видела детишек чаще, то привязалась бы к ним. А если бы Сюзанна выросла со мной, во мне проснулась бы материнская любовь.

Хэммонд издает столь оглушительный вопль, что я невольно затыкаю уши. Это замечает всевидящим оком Мэри.

— Элиза, милая, они так разошлись из-за твоего приезда. Они не всегда столь неуправляемы.

Я опускаю руки на колени и расправляю салфетку. Больше всего на свете хочется придумать какую-то отговорку и сбежать на кухню или в свою комнату, однако я понимаю, что Мэри очень хочется показать мне детей за чаепитием. Только зачем? Ни одна женщина в здравом уме не заставила бы старую деву терпеть этот бедлам. Я задумываюсь: а если бы это была пьеса? Чем бы я ее закончила? Как удержать внимание публики? Может, стянуть со стола скатерть, чтобы все чашечки и ложечки со звоном посыпались на пол? Или пусть Мэри схватит хлебный нож и вонзит себе в сердце? Все, что угодно, только бы на сцене наступила мертвая тишина… На несколько минут я полностью погружаюсь в мысли о сцене и декорациях, о том, когда опустить занавес. И вдруг слышу укоризненный голос Мэри.

— Элиза! Элиза! К тебе Сюзанна обращается…

Я поднимаю голову и ловлю взгляд девочки. Перед глазами встает он. Воспоминание столь живо, столь явственно, что мои ногти впиваются в ладони.

Я трясу головой:

— Извини, задумалась.

— Мама сказала, что я могу почитать вам сегодня вечером.

Я через силу улыбаюсь. Мэри, которая режет гигантский пирог с изюмом, прекращает свое занятие и тоже улыбается Сюзанне.

— Конечно, покажешь тете Элизе, как ты умеешь читать по-французски!

Она втыкает нож в пирог и оборачивается ко мне.

— К нам каждую неделю приходит учитель французского языка, больше для Хэммонда и Татэма, однако Энтони решил, что Сюзанне тоже не помешает. Она моментально схватывает.

— Я говорю по-французски лучше, чем Хэммонд и Татэм, — прибавляет Сюзанна, вытаскивая из своего кусочка изюминки и откладывая на край тарелки.

Я с раздражением замечаю, что изюм не очищен от черешков.

— Не хвастайся, Сюзанна.

Мэри вновь поворачивается ко мне.

— Ей очень легко дается французский, просто невероятно.

Я недовольно морщусь. Меня угнетают постоянные намеки сестры на мое давнее прошлое, придающие ему вес и значимость: ведь я изо всех сил стараюсь о нем забыть. Младенец поднимает рев, Сюзанна целится изюминой в Хэммонда. Как же хочется оказаться в спокойном уюте Бордайк-хауса, рядом с Энн, среди моих книг с рецептами и стихами, за столом с любимой перьевой ручкой и медной чернильницей! Там готовят настоящую еду, готовят с любовью и вниманием к мелочам. И едят ее медленно, с чувством, смакуя каждый кусочек, а не так, как за этим столом: поглощают, запихивают в рот, мнут, хватают липкими пальцами, роняя корки на пол.

— Чтобы послушать, как ты читаешь, я должна подготовиться, — говорю я веселым и дружелюбным тоном, как и подобает любящей бездетной тетушке, — пойду отдохну часок, с вашего позволения.

Мэри пилит ножом плохо поднявшийся хлеб, затем поднимает голову и ловит мой взгляд.

— Постарайся отдохнуть до обеда. У нас к тебе важный разговор.

Я на мгновение теряюсь. За ее словами скрывается какая-то тайна. И вдруг меня осеняет: я здесь не для того, чтобы восстановить отношения. Ей что-то от меня нужно.

Обед протекает уныло и безрадостно. Каждое новое блюдо вызывает еще меньше аппетита, чем предшествующее.

Я жую безвкусную резиновую баранину, почищенный без должного внимания и сыроватый внутри отварной картофель, переваренную, водянистую капусту и, наконец, пресный рисовый пудинг, приготовленный без изюма, орехов и лимонной цедры. Невкусная еда отвлекает меня от предстоящего «важного разговора». К этому времени я уже понимаю, в чем дело: Мэри с Энтони нуждаются в деньгах.

Я весь вечер жду, когда это начнется, и заранее придумала ответ. Я объясню, что договор с мистером Лонгманом не предусматривает аванса, и деньги от книги появятся лишь через несколько лет. Готова я и к вопросам о моем отказе мистеру Арнотту, к упрекам и обвинениям, что подвела родителей и сестер, обреченных на рабский труд в гувернантках.