На кухне мисс Элизы

Я не ожидала, что мне вернут Сюзанну. Даже надеяться не смела. Я годами размышляла о том, какой могла быть моя жизнь с дочерью. А теперь, когда это может сбыться, меня одолевают сомнения — и в себе, и в ней. Как ни тяжело это признавать, я не обладаю жизнерадостным, оптимистичным темпераментом Мэри. Я с тревогой задумываюсь: может быть, со мной что-то не так? Даже целуя Сюзанну, я чувствовала всего лишь удовлетворение. Я не испытывала настоящей, глубокой материнской любви к девочке, какую, должно быть, чувствует Мэри. Правда, моя рука бессознательно потянулась проверить, нет ли в кровати Сюзанны клопов. Но возможно, это опасение за собственное благополучие? Больше всего меня беспокоит сцена в гостиной, когда я почувствовала простое любопытство, а не любовь, которая должна была охватить меня при встрече с дочерью. Может, со мной что-то не так?

Оглядевшись по сторонам, я замечаю жестяную банку с мукой и корзину с картофелем. Беру с полки нож и начинаю чистить картофель. В миску падают длинные спирали кожуры. С каждой очищенной картофелиной у меня рождается новый вопрос. Будет ли моя дочь счастливее, живя со мной или оставшись в большой семье, с братьями и сестрами, с отцом? Смогу ли я стать хорошей матерью? Принадлежит ли Сюзанна мне, потому что я ее родила, или вырастившей ее Мэри? Кто настоящая мать? Заканчивая чистить картофель, я понимаю, что испытываю непреодолимое желание забрать Сюзанну. Она принадлежит мне по праву. Я вспоминаю, как она родилась. Я держу кроху на руках: головка в крови, личико сморщено, как грецкий орех. Надо мной склоняется мадам ле Дюк в длинном белом переднике, дает мне бренди из фарфоровой поилки. Сюзанна берет грудь. Я вновь чувствую боль, облегчение, изнеможение. Пьер ни разу не навестил меня, не увидел свою дочь.

Однажды, перед возвращением в Англию, я получила от него письмо. Оно не сохранилось, хотя слова навсегда отпечатались в памяти, равно как и сам момент, когда его принесли. Я помню все до последней мелочи: воздух напоен сладким ароматом сирени, на пол падают золотистые лучи скупого нормандского солнца, поскрипывает кресло-качалка с полотняной обивкой. Отец читает, дергая себя за усы. Мадам ле Дюк укачивает Сюзанну. Я смотрю в узкое высокое окно, мечтая набраться сил для прогулки вдоль побережья, где мы с Пьером провели столько радостных минут. Мы часами бродили по пляжу и разговаривали, держась за руки, не в силах расстаться.

Именно там, на берегу, произошло мое грехопадение. На покатых склонах песчаных холмов, где мы обнимались и целовались, как сумасшедшие. Разумеется, Пьер сделал мне предложение. Он сказал, что у них во Франции принято заниматься любовью до свадьбы, это не стыдно, и что, согласившись стать его женой, я стану наполовину француженкой. Я ни о чем не жалею. Я и сейчас с упоением вспоминаю ту единственную ночь страстной любви, прикосновения его гладкой шелковой кожи, струящийся подо мной песок.

Когда я поняла, что ношу под сердцем ребенка, было уже поздно. К тому времени я узнала о похождениях Пьера. Со служанками и белошвейками, дамами из общества и кружевницами. Казалось, никто не может устоять перед его обаянием, а я ничего не замечала. Тогда я представила свое будущее: отвергнутая жена, в чужой стране, вдали от дома, которая не может доверять ни служанке, ни подруге. За все золото мира я не согласилась бы на столь горькую участь.

Поначалу я страшно ревновала. Думала только о том, как он прикасается к другим женщинам, целует их, шепчет на ухо ласковые слова. Ревность, зеленоглазое чудовище, вцепилась в меня мертвой хваткой. Я не находила себе места и не могла думать ни о чем другом. А однажды вечером я решила доверить свои чувства бумаге. Теперь я задумываюсь: наверное, меня направлял сам Господь, ведь поэзия стала моим спасением. Неделю спустя я вернула Пьеру кольцо. Он на коленях умолял меня хорошенько подумать, уверял, что все разговоры о других женщинах — клевета и ложь. Я колебалась. Он был так красив, смел, обворожителен. Славился мужеством и храбростью на поле боя. Мое тело таяло и рвалось к нему, но разум одержал победу. Мне дала силы поэзия.