На Лиговке, у Обводного

Приехали в Дом культуры. Не люблю я зрительный зал, когда он пустой и темный. Особенно если смотреть со сцены. Как заброшенный погреб. Сыро, холодно. Желтеют фанерные спинки стульев, точно зубы в огромной пасти. Или какие-то плоские, безглазые морды.

Балалаечницы сидели за кулисами, ждали. Тут же и худрук, Сергей Сергеевич. Высокий, тощий, в старенькой кепочке, из-под кепочки седые космы, пиджачок заляпан краской, руки длинные, жилистые. В кулаке связка ключей от всех замков Дома культуры. Себя он называет — один за всё. Чинит электричество, паровое отопление, декорацию нарисовал к пьесе Островского «Лес» — все ахнули. В областной газете написали — самородок. Два раза в неделю крутит кино, сам же и билеты продает. Если мероприятие — танцы, надевает на левый рукав красную повязку, и в зале полный порядок. Для ансамбля балалаечниц кокошники сделал как из настоящего жемчуга, а девичьи косы сплел из капроновых ниток. И для блондинок, и для брюнеток.

Навстречу нам Танька:

— Где пропадаете? Мы вас ждем.

Девчонки сразу притихли. С фотокорреспондента глаз не спускают. Лестно, что их снимать приехали. Да еще по заданию центра. Тот сердито спрашивает:

— Почему не в костюмах? Вы мне не для домашнего альбомчика нужны. Снимки пойдут в центральные журналы. Татьяна Федоровна! Мы же договорились ровно в девять — как штык. А вы что? Чтоб через десять минут все были в костюмах и с балалайками.

Ансамбль побежал одеваться. Только худрук Сергей Сергеевич как сидел на столе, так и остался. Мужик он молчаливый, в чужие дела вмешиваться не любит.

— Дядя Коля! — говорит мне фотокорреспондент. — Нужна красивая природа. Что-нибудь вроде озера, речки, чтоб камыши и кустики. Или пригорочек весь в цветах. Васильки, ромашки, а кругом березки, березки. Идея понятна? Нужен фон. В русском стиле. Найдем такое местечко?

— Не беспокойтесь, — говорю, — любую природу найдем. Какую надо, такая и будет.

А тут и девчонки появились во всей своей красе. Как выплыли на улицу, под солнышко — что твои павы! Сарафаны голубые, ленты алые, кокошники как у боярышень, через плечо косы в руку толщиной. Ну, как в песне. Наш фотограф так и расплылся.

— Вот это да-а… А почему вас так мало? — спохватился он и пальцем пересчитал балалаечниц. — Какой же это ансамбль? Это черт знает что такое! Где остальные? Татьяна Федоровна!

— Остальные на работе, — сказала Танька. — Кого могли, освободили. Станки не остановишь.

Наш край исстари кружевами славится. Еще когда бабы по темным избам их плели, так и то в Брюссель на выставку посылали. Теперь им новый цех отгрохали. Крыша насквозь стеклянная, светло, как на улице. На экспорт работают.

Фотограф вздохнул и сказал, как Гагарин:

— Поехали!

Привез я их на одно озерцо. Тут все было как на заказ. И цветочки, и камыш, и березки. Раскрыл фотограф свои кофры, а там полно всяких фотоаппаратов — камеры, как он их называет. И такие, и такие, и этакие.

— Начали! — закричал он. — Встали вот сюда. Так, хорошо. Чуть — повернуться… Хватит. Вы, курносенькая… Где ваша балалайка?

— Забыла.

— Что-о? А кому вы тут нужны без балалайки? Отойдите в сторону. Остальным поплотнее, поплотнее. Слушайте, маленькая… Вы, вы!.. Как вас зовут? Катя? Катя, где ваша коса? Тоже забыли?

— Забыла.

Фотограф уже не кричал, а как-то взвыл. Мне даже жалко его стало. Ну до чего девки пустоголовые!

— Татьяна Федоровна! Вы же меня режете! Режете. И так снимать некого. Вы!.. Которая без балалайки! Отдайте косу Кате. Встали! Поплотнее, поплотнее. — Он пробежался взад-вперед, прицелился из фотоаппарата. — Играйте на балалайках, что вы их как помело держите? Стой! Девушка! Которая без косы и балалайки… Встаньте сзади всех. И не высовывайтесь. Чтоб только один кокошник торчал. Чтоб я вас не видел без косы. Вот, вот… Хорошо. Играйте, играйте. Веселее.

Но ансамблю не игралось, не пелось и не танцевалось. Как только фотограф прицелится из камеры, девчонки враз окаменеют. Голоса захрипят, пальцами по струнам не попадают. А тот кричит:

— Татьяна Федоровна! Что вы мне подсунули? Это не ансамбль, а панихида. Это же не танец. Так коровы ходят. Где грация? Дайте грацию.

Девчонки смущенно переглядываются, хихикают. Танька чуть не плачет. И руками прихлопывает, и ногой притопывает:

— Девушки, милые, ну, давайте, давайте. Три-четыре…

…Шурли-мурли,
Уха-ха…

Но и «шурли-мурли» не помогали. Фотограф щелкал аппаратом и чертыхался. Из-за берез выплыло облачко и прикрыло солнце.

Девушки опустили балалайки, зашевелились, переступая с ноги на ногу.

— Стойте, стойте! — закричал фотограф. — Не двигаться. Не сбивайте композицию.

Все снова замерли, поглядывая на небо. А облачко как прилипло. Без солнца все стало как-то не так. Тускло. Но вот облачко ушло, фотограф снова взялся за камеру, снова стал кричать:

— Веселее, веселее, без панихиды!

Потом он как-то безнадежно притих, нехотя щелкнул еще раза два, сказал:

— Все. Спасибо.