На Лиговке, у Обводного

Девчонки побросали балалайки и побежали купаться. Фотограф стал укладывать в кофры свои фотографические причиндалы. Какая-то камера выскочила у него из рук, что-то щелкнуло, отскочила какая-то крышка, и нутро этой камеры раскрылось. Фотограф странно, сквозь зубы, охнул, будто его ткнули в бок чем-то острым, и побелел, как инфарктник.

— Что такое? — кинулся я к нему.

Он что-то пробормотал пересохшими губами, я не разобрал. На полянке стоял визг. Девчонки стягивали с себя сарафаны и с шумом плюхались в воду. А он смотрел в раскрытую камеру, и в глазах у него стоял страх. Будто в этой камере гадюку увидел.

— Пленку засветил, — выговорил он. — Ох!.. — и взялся рукой за сердце.

— Что же теперь делать? — спросил я.

Он назвал себя идиотом и ослом и немножечко успокоился.

— Цветную запорол. Без нее мне командировку не спишут. Все надо заново. — И с тоской посмотрел на кучу сарафанов и балалаек. — Теперь хоть в петлю.

— Подожди-ка за веревку-то хвататься, — сказал я и пошел к кустам, за которыми бултыхались балалаечницы.

Умучились они на жаре, на солнышке досыта, это верно. Но девки-то они все хорошие, знатные кружевницы, ударницы, стахановки. Неужели заломаются? Кто их знает? В них и форсу много, и гонору. Артистки! Как их сагитировать? Чтоб без промаха? Чтоб всколыхнуть девичью душу. Посмотрел я на них — плещутся, крутятся в воде, как русалки. Молодые, здоровые. И решил действовать напрямик, без хитростей.

— Девчата! Купайтесь-ка поскорее — да опять в сарафаны. Еще разок сфотографируемся.

— Да ты что?.. Дядя Коля! — зашумели купальщицы. — Хватит с нас… Уж не сам ли снимать будешь? Через какой аппарат? Через пол-литра? Нам по маленькой налей. С устатку. — Все это с хохотом, с подковыркой, с брызгами. Не поверили, что пришел я к ним с горькой правдой. Думают, шутки шучу. Стою, жду, когда угомонятся. Танька первая вроде бы как догадалась, что пришел я не просто так, шутки ради.

— Тихо, девки! — и поплыла к берегу.

За ней и остальные. Я рассказал, что случилось.

— А мы тут при чем? — загалдели разом. — Хватит! И так в глазах потемнело… Мы же ходим как коровы!.. Девчонки! — спохватилась одна. — Да ведь нам на работу. Во вторую смену. А время-то сколько? Не управимся.

— Управитесь! — крикнул я. — Отвезу и доставлю прямо в цех. Человек в беду попал, а вы тут в тепленькой водичке телесами трясете. Он за сердце хватается, и слезы в глазах вот такие, — приврал я про фотокорреспондента. Агитирую, но чувствую — не особенно моя агитация доходит. Сидят по шею в воде и молчат. Не больно-то им хочется все заново начинать, — Вы, дурехи, о себе подумайте! Труд-то ваш зазря пропал. Что вы сюда приезжали, что нет. Все впустую. Никаких следов для потомства. Неужели не жалко?

Спасибо Таньке, выручила.

— Все за мной! Спасать фотокорреспондента! — И полезла на берег.

Я полный назад. Если Танька взялась, все будет в порядке. Кричу фотографу:

— Готовь аппаратуру. Сейчас ансамбль прибудет. Только учти — девки злые, насчет коровы больше ни звука.

Надели девчонки сарафаны, нацепили косы, кокошники, выстроились.

— Эй, фотограф! Начинай! Ждать некогда. — Да как ударят по струнам, да как грянут «Шурли-мурли — уха-ха!..» И пошло! И песни, и танцы. Точно их подменили.

— Хорошо! — обрадовался фотограф. — Отлично! — и заметался с камерой из стороны в сторону. Он перебегал то вправо, то влево, припадал на колено, ложился на живот, заходил с одного бока, с другого и, не отрывая глаз от ансамбля, щелкал, щелкал и щелкал. — Так! — кричал он. — Еще разок! Крупным планом.

Он гонял девчонок по всей поляне. Заставлял играть и петь и стоя, и сидя, и у воды, и около толстых берез. Я таскал за ним тяжелые кофры, он выхватывал из них какие-то объективы, то длинные, то короткие, то их ввинчивал, то вывинчивал. Он сбросил куртку, белая рубашка на спине темнела потом.

— Девушки! Милые! Хорошо! Еще одну пленочку. Под конец залез на крышу «рафика» и щелкнул несколько раз оттуда.

Домой поехали в хорошем настроении, с песнями. Решили — утром в «Красную зарю», за караваем, а в Доме культуры нас будут ждать три красавицы.

— Вы… вы… вы, — показал фотограф пальцем. Отобрал без промаха. Самых хорошеньких.

Приехали в Дом культуры. Девчонки побежали переодеваться. Мы сидели за кулисами. Фотограф что-то записывал себе в блокнот, Танька с кем-то по телефону болтала, худрук Сергеи Сергеевич на любимом месте, на столе, сигаретку потягивал.

— Тут из райисполкома какую-то телефонограмму притащили, — вдруг вспомнил он и стал шарить по карманам. — Куда я ее сунул? — Нашел какую-то помятую бумажку, протянул фотографу: — Вам велели.

Тот прочитал и снова побелел, как будто опять засветил пленку. Танька схватила бумажку и прочитала вслух:

— «Секретарю райисполкома. Сообщаю, что вашу просьбу выполнить не имеем возможности ввиду отъезда гр-ки Степаниды Сорокиной в областной центр на предмет покупки телевизора. Председатель правления».

Обсудить случившееся мне не пришлось. С криком выбежали девчонки:

— Дядя Коля! Скорей, опаздываем!