А вот в камере по другую сторону от Рихарда содержался настоящий хищник СС, которого без труда выдавали наколки на теле и острый взгляд. Он держался особняком от всех и был уверен в своей невиновности. Доктор рассказал Рихарду, что этот сосед был обвинен в дезертирстве, и судя по всему, будет расстрелян во дворе форта после суда. Поверить в это было очень сложно, и Рихард не мог не усомниться в словах эскулапа, купить расположение которого было так просто, как выяснилось.
— Но это действительно так, — обиделся доктор, заметив это недоверие. — Он и правда самовольно оставил расположение своей части в Остланде, где-то под Смоленском, напился как свинья и попытался уехать в Германию. Как говорит, сдали нервы, нужно было отдохнуть, а отпуск не давали уже год. Я не видел более уравновешенного человека, если говорить откровенно, когда осматривал его при поступлении. Но судя по его рассказам, от его должности у любого рано или поздно случится срыв. Если только он не последний шизофреник, — и поймав вопросительный взгляд Рихарда, пояснил. — Он был заместителем командира одной из зондеркоманд и лично участвовал в каждой из операций. Вы ведь служили в Остланде. Должны понимать, что это такое. Так вот, был момент слабости, когда ваш сосед устал убивать, и из-за этого короткого момента он и находится здесь.
— Вы так откровенны со мной, — иронично произнес Рихард, стараясь не отвлекаться на знакомое название подразделения, которое снова едва не затянуло в воспоминания из Остланда. Если другие возвращения памяти он приветствовал и сам помогал восстанавливать по крупицам моменты прошлого, то эти он ненавидел всей душой и не пытался даже помогать разуму.
— Знаете, мне это ничем не грозит, по сути, — в том же тоне ответил ему явно задетый его словами врач. — Вы, конечно, можете донести на меня, но вашу участь это ничем не облегчит. Поэтому все сказанное мной отправляется сразу в могилу, ведь каждый в этих стенах стоит там одной ногой. И вы в том числе, фон Ренбек.
Кто еще был подкуплен матерью, помимо тюремного врача и надзирателей? Рихард не смог бы ответить на этот вопрос. Видимо, баронесса долго искала выход, как помочь сыну в тюрьме и в итоге все-таки его нашла, в очередной раз совершив невозможное, по мнению Рихарда. В начале декабря в его камеру принесли ночью посылку с постельным бельем, книгами, шахматной доской, теплой одеждой и порошком от вшей, которые за пару недель просто замучили. А вместо ужасной тюремной еды ему теперь приносили раз в день скудную, но нормальную пищу, чтобы поддержать силы. Но самым важным было то, что доктор навещал его во время приступов головных болей и лично размешивал для него порошки, облегчая страдания.
— Я не могу оставить вам лекарства. Если с вами что-то случится, я рискую своим местом, — оправдывался тюремный врач, когда собирал лекарства в свой чемоданчик, унося с собой. — А я ни за что на свете не хочу попасть на фронт. Лучше здесь, в Германии…
Рихард не мог не дополнить мысленно эту фразу, но не озвучил ее. Что толку для того? Каждый сам выбирал свой путь. Тюремный доктор пошел по своему. Господь ему судья на этом направлении. А что рано или поздно этот суд будет, у Рихарда не было сомнений.
Только вера в Бога сейчас и удерживала самого Рихарда от того, чтобы наконец закончить свой собственный. И в то, что, если он все-таки разобьет голову о каменные стены или бросится в пролет с лестницы, как это сделал один из заключенных пару недель назад, когда их вели на еженедельную помывку, Рихард попадет в ад. Нет, не адские муки пугали его. А понимание того, что он будет лишен возможности найти там, за той самой чертой, Ленхен, чтобы провести с ней Вечную жизнь. Да, она была не крещена и не верила в Бога, но Рихард был убежден, что она все равно была спасена милосердием Божьим, и Он допустил ее в рай после Небесного суда. А значит, сам Рихард должен сделать все, чтобы попасть к ней.