На привязи (СИ)

Репликант действовал, как гильотина: быстро и жестко. Все ткани ему срастить не под силу, но уж на дыру в легком и мышцах он латал заплатку эффективно. Разве что сопровождалось это болью, и когда Марик, очнувшись посреди ночи, с яростью вырвал иглу из катетера и воткнул ее в подушку, то его захлестнула жгучая волна. Горело все: грудь, руки, лицо. Еще больше хотелось есть, он невыносимо жаждал вонзить зубы в мясо: можно с кровью, можно сырое, но не торопился нажимать на кнопку вызова врача. Эти товарищи ужином не угостят, только вернут иглу на место, якобы помогая организму справиться с репликантом, множащим клетки, как опухоль… Вспомнилось все: первый увиденный взрыв, от которого звенело в ушах еще неделю, прежде чем военный медик что-то закапал ему, и стало лучше; первое убийство — просто пришлось, потому что стоял вопрос о выживании, и Марик хотел, чтобы на землю неподвижно лег лазутчик диких людей, а не он, правильный и наивный еще космополит… А еще вот что засело в голове: Лайла, Антон и он в школьной игровой комнате, и Лайла пытается вовлечь их в разговор, Антон скользит ладонью по ее колену и ждет, пока Марик свалит, а сам Марик точно к стулу прирос и не понимает смысла этой пытки, почему он должен смотреть, как его единственная любовь и единственная подруга счастливы так, что никого к себе не подпускают? Наставник Мишель говорит ему: разве вы не заметили, что вот эта запятая играет важную роль… И сердце Марика наполняется благодарностью, потому что ошибка, которая выползала в каждом расчете и ломала код, теперь устранена, и Мишель увидел ее сразу же, сказал о ней, а не предложил, как научный руководитель, разобраться самому… И снова: собачий лай, от которого кровь стынет в жилах, и Марик знает, что демоны рвут на куски террористов в запертом здании, слышит крики (возможно, ему только мерещится), и просит пустить газ, чтобы умертвить всех… Ему отвечают: нет, не положено. Во-первых, они должны знать, что мы с ними сделаем, если они попытаются разрушить наши прекрасные города и убить наших добрых, славных людей. Во-вторых, газ может затронуть гражданских, а на полноценную эвакуацию у нас нет времени. Но вот что я скажу тебе, сынок: будь мы в пустыне, я бы все равно спустил на них собак, потому что убийцы должны подыхать в мучениях, и мне жаль, что смертная казнь стала безболезненной. А еще знаешь, что? Думаю, надо отрубать ворам руки, это дикие хорошо придумали, единственное, что они делают правильно.

И вот еще что важно: первый поцелуй с Антоном, первые прикосновения. Марик ждал их десять, нет, пятнадцать лет, и кто может представить, каково это — любить человека без надежды на взаимность, лелеять никак не гаснущее чувство, баюкать его, точно ушибленный палец, и уговаривать, чтобы не болело, врать, что все пройдет, а потом — срываться, разглядывать фотографии в Сети и раздумывать: а может, написать? Но что скажу ему? И каждый раз убеждаться, что вгрызающийся в сердце и разум зверь не отпустит его никогда. Это уже не любовь. Это — одержимость.

А еще Олли. Милый, психованный, но зато честный и открытый Олли. Я тебя не забуду и не отпущу, сказал он, а Марик ответил, что такие обещания точно излишни, потому что их отношения исчерпали себя, и даже секс стал пресным: разве это дело, когда они ебутся так, словно каждый из них всего лишь дрочит в одиночестве, чтобы быстро сбросить напряжение и продолжить заниматься делами. И уже гораздо позже он поблагодарил Олли за дружбу. Забыл, какой она бывает. Ох, Олли… Знал бы ты, как я обжегся, поверяя все свои секреты Лайле. Потому-то и не хотелось сближаться, но — вот чудо — эта дружба оказалась крепкой и комфортной, и даже если Олли нарушал его личное пространство и изредка, без всяких предисловий целовал, это ничего не портило.

Опять дикие, опять грохот орудий, а Марик ползет по траншее, прячется, чтобы доказать: можно не взрывать всю деревню, можно устранить их главного, а людям показать, что бывает по-другому, нет нужды воевать. Он забирается на крышу, спрыгивает в дом и перерезает всех диких воителей, возвращается к своим, а на деревню все равно спускают бомбу, земля дрожит, и Марик понимает: бесполезно, он больше не хочет менять мир, он хочет домой, в Пространство, там нет дикости чужих и варварства своих.

Посреди воспоминаний вклинился звук, слова: ну, хватит, хватит портить иглы и мешать… и в руку вновь полилась отрава, спасительная отрава, избавляющая от памяти и снов.