На высотах твоих

Премьер-министр смолк, взволнованный собственными словами,— на миг у него перехватило дыхание от сознания своей исторической роли, роли спасителя нации. Вероятно, думал он, похожее чувство испытывал Уинстон Черчилль, выбирая судьбу для своей страны и размышляя о ее будущем величии. Такое сравнение доставило ему несколько сладостных минут. Неужели другие не замечают этого сходства? Что ж, возможно, не замечают сейчас, зато не преминут отметить позже, утешал он себя.

— Я говорю о предложении, полученном мною сорок восемь часов назад от президента Соединенных Штатов,— сказал Хауден и остановился. Затем, тщательно подбирая слова, продолжил:—Он предложил заключить официальное соглашение о союзе между нашими государствами. В соответствии с одним из пунктов соглашения Соединенные Штаты полностью берут на себя задачу обороны Канады. Канадская армия распускается, и тотчас же объявляется призыв канадцев в вооруженные силы США с принесением присяги на верность обеим странам. Территория Канады будет открыта для маневров объединенной армии, и, что самое важное, ракетные базы США переводятся как можно скорее на дальний север Канады.

— Боже,— сказал Костон,— Боже мой!

— Одну минутку,— перебил его Хауден,— это еще не все. Соглашение предполагает также отмену таможенных ограничений и совместную внешнюю политику. Помимо областей, которые я выделил особо, наша национальная целостность и независимость сохраняются полностью.

Он сделал шаг вперед и, вынув руки из-за спины, оперся кончиками пальцев о стол. Впервые в его голосе прорвалось волнение:

— На первый взгляд предложение президента может вызвать неприятие и показаться экстремальным. Но могу вас заверить, что я тщательно взвесил его и предусмотрел возможные последствия. По моему мнению, в нем заключается наш единственный шанс, если мы хотим выжить как нация в грядущей войне.

— Но почему именно таким путем? — спросил Костон сдавленным голосом. Никогда еще министр финансов не выглядел таким встревоженным и озабоченным. Казалось, что старый привычный мир рушится вокруг него. Что ж, подумал Хауден, он рушится для всех нас — миры имеют такое свойство, хотя каждый верит в незыблемость своего собственного мирка.

— Потому что другого пути и другого времени нет,— выпалил Хауден.— Потому что мы должны немедленно начать подготовку — в нашем распоряжении триста дней или, даст Бог, чуточку больше, но не намного. Время торопит! У нас не осталось его на раскачку из-за робости и нерешительности. До сих пор на совместных заседаниях по обороне дух национальной гордости связывал нас по рукам и ногам, парализуя наши решения, и он будет парализовывать нас дальше, если мы будем заниматься только компромиссами да латанием дыр в наших соглашениях с Соединенными Штатами. Вы спрашиваете меня: почему таким путем? Я заявляю еще раз — другого пути нет!

Теперь заговорил Лексингтон, используя самые примирительные интонации:

— Первое, что захотят знать наши избиратели, сохраним ли мы свою государственность в условиях данного соглашения или станем простым придатком Соединенных Штатов, чем-то вроде неузаконенного пятьдесят первого штата. Поскольку контроль над внешней политикой будет нами утерян, хотим мы того или нет, многое придется принимать на веру.

— В том маловероятном случае, если подобный договор будет ратифицирован парламентом,— медленно проговорил Люсьен Перро, устремив задумчивый взгляд своих черных глаз на Хаудена, — данное соглашение, вероятно, будет заключено на какой-то определенный срок?

— Предполагаемый срок — двадцать пять лет,— ответил премьер-министр.— Конечно, в соглашение включен пункт, по которому договор о союзе может быть расторгнут досрочно, хотя такое расторжение не может быть осуществлено по желанию только одной из сторон. Согласен, что многое в этом случае придется брать на веру, но тут уж ничего не поделаешь. Весь вопрос в том, к чему у вас больше лежит душа: верить в то, что войны вообще не будет, либо верить в честное слово друга и союзника, чья концепция войны и мира сродни нашей собственной.

— Но страна! — простонал Костон.— Разве мы сможем убедить страну?!